Дата документа: 13/06/2002
Статьи нарушений Конвенции: 2; 3; 13
Страна ответчика: Болгария
Ключевые слова: Жизнь
Тип документа: Постановление
Источник: АНО «ЮРИКС»

Ангелова (ANGUELOVA) против Болгарии

Судебное решение от 13 июня 2002 г.

ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ

ФАКТЫ

 

I. Обстоятельства дела

9. Заявительница, г-жа Ася Ангелова, - гражданка Болгарии, родилась в 1959 г. и проживает в г. Разграде.

10. 29 января 1996 г. ее сын, Ангел Забчеков, 17 лет, который подозревался полицией в нескольких кражах, умер, проведя несколько часов под стражей в полицейском отделении г. Разграда, будучи задержанным за попытку кражи. Последующее расследование, проведенное прокуратурой, пришло к заключению, что причиной смерти стала случайная травма, предшествовавшая аресту Забчекова. Заявительница оспаривала это заключение.

Заявительница определяет себя и своего покойного сына как принадлежащих к этнической группе цыган (ромэ).

А. Свидетельства о местонахождении и времяпрепровождении г-на Забчекова 28 января 1996 г.

11. Согласно утверждениям нескольких свидетелей, 28 января 1996 г. г-н Забчеков провел часть дня, выполняя физическую работу для соседа. Вечером он ненадолго зашел домой и затем ушел со своей сестрой, ее другом и г-ном М., их другом. Большую часть вечера он провел в их обществе в местном баре. Он употреблял алкогольные напитки.

Около 10.30 или 11.30 вечера сестра г-на Забчекова и ее друг ушли из бара, оставив его там вместе с г-ном М. Вскоре после этого бар закрылся. Г-н М. утверждал, что он вышел из бара вместе с г-ном Забчековым, они расстались у дверей, а г-н М. пошел домой.

Все свидетели (владелец бара, человек, у которого г-н Забчеков работал днем, его сестра и ее друг, и отец г-на Забчекова, который был дома, когда сын заглянул туда перед уходом в бар) единогласно утверждали, что его состояние здоровья было хорошим, что на его теле не было видимых травм и повреждений, что он ни с кем не ссорился и не дрался, и что он употреблял алкоголь.

B. Погоня на улице Бели Лом (Beli Lom) и задержание г-на Забчекова

12. Около полуночи 29 января 1996 г. некая г-жа И.А., проживавшая в многоквартирном доме на улице Бели Лом в Разграде, заметила со своего балкона человека, позднее опознанного как г-н Забчеков, бродившего вокруг припаркованных машин, наклонявшегося и “что-то делавшего”. Г-жа И.А. позвонила соседке, г-же И.М. Две женщины стали кричать г-ну Забчекову с балконов и спрашивать, что он делает. В этот момент сержант Мутафов (С.), сотрудник полиции, не находившийся в тот день на службе, и один молодой человек (D.), проживавшие в том же доме, проходили по улице и были предупреждены соседями.

13. Г-н Забчеков попытался бежать, и С. побежал за ним. Погоня, очевидно, продолжалась минуту или две. Затем D. и две его соседки увидели, как из-за угла вышел С., держа г-на Забчекова и ведя его к подъезду здания. Свидетели утверждают, что на земле лежал снег.

14. Позднее С. утверждал, что, пытаясь убежать, г-н Забчеков поскользнулся и упал, но быстро поднялся. Это подтвердили г-жа И.А. и г-жа И.М., наблюдавшие [за событиями] со своих балконов. Они пояснили, что г-н Забчеков упал на дорожку, покрытую травой. Однако D., остававшийся на улице и тоже наблюдавший за происходящим, утверждал, что не видел, чтобы г-н Забчеков падал в какое-либо время до его ареста. Он повторил это заявление на очной ставке с другими свидетелями.

15. С. был единственным свидетелем событий между моментом, когда он и г-н Забчеков завернули за угол, и моментом, когда они вновь появились перед домом на улице Бели Лом. С. утверждал, что г-н Забчеков поскользнулся и упал еще два раза. В результате С. смог его настичь и, когда г-н Забчеков вновь поднялся на ноги и побежал, С. поставил ему подножку, г-н Забчеков упал на землю и С. схватил его. Затем С. потянул г-на Забчекова вверх за руку и повел его обратно. Когда его попросили уточнить, на какую часть тела упал г-н Забчеков, С. ответил, что юноша упал и ударился лицом. С. не мог вспомнить, прикрыл ли г-н Забчеков лицо руками. С. также заявил, что ему было трудно преследовать и ловить г-на Забчекова, потому что у него была травма ноги и развязаны шнурки на ботинках.

16. Сержант Димитров (G.), один из прибывших позднее полицейских, заявил следующее: “Когда мы прибыли на место, С. сказал, что когда он пытался задержать г-на Забчекова, тот убегал и упал два или три раза, и, что если был он не упал, то С. не смог бы его поймать”.

I. С. События между задержанием г-на Забчекова и прибытием полиции

17. Свидетели были единодушны в том, что, когда С. вел г-на Забчекова обратно ко входу в дом, тот поскользнулся и упал. Расхождения были относительно того, как именно это произошло. Г-жа И.М., наблюдавшая за происходящим с балкона, заявила, что когда С. и г-н Забчеков показались из-за угла, последний поскользнулся, упал и перекатился на бок. D., однако, заявил, что г-н Забчеков упал на ягодицы. С. утверждал, что г-н Забчеков на самом деле только поскользнулся, но не упал, потому что он держал его.

18. С. утверждал, что не бил г-на Забчекова и не видел, чтобы кто-нибудь его бил. Это подтвердили г-жа И.А. и г-жа И.М. Последняя, которой также принадлежала одна из машин на стоянке, пояснила, что она видела, как г-на Забчеков катился по земле, когда С. вел его обратно после погони, однако не видела, чтобы его кто-то пинал или бил. D. не упомянул о том, видел ли он, чтобы г-ну Забчекову кто-либо наносил удары.

19. С. также заявил, что, пока он находился близко к г-ну Забчекову после задержания, он не заметил следов крови или ссадин на его лице. Он добавил, что волосы г-на Забчекова закрывали часть лба и его лицо было темного цвета. D. заявил, что не видел крови или ссадин на лице г-на Забчекова. Он добавил, что от последнего пахло алкоголем.

20. Схватив г-на Забчекова, С. попросил г-жу И.М. позвонить в полицию, что она сделала около 12.20 ночи. После этого она осталась у себя в квартире.

21. С., D. и г-н Забчеков ожидали у входа в дом, очевидно, около 10-20 минут. По всей видимости, г-же И.А., которая оставалась на своем балконе, не был виден вход в дом, где ожидали С., D. и г-н Забчеков.

22. Заявления свидетелей содержат мало подробностей относительно того, разговаривал ли кто-нибудь из них с г-ном Забчековым до прибытия полиции. Некоторые из свидетелей утверждали, что г-н Забчеков что-то невнятно бормотал. По словам г-жи И.М., наблюдавшей со своего балкона, г-н Забчеков несколько раз повторил, что он пьян. Г-жа И.А., г-жа И.М. и С. утверждали, что, когда г-н Забчеков упал на землю после того, как его задержали, С. сказал ему: “Вставай, я тебя не потащу”. D. заявил, что не слышал, чтобы такие слова произносились. Ни одно из заявлений свидетелей не указывает, говорили ли С. или D. с г-ном Забчековым в то время, когда они оставались с ним одни у входа в дом.

23. В показаниях, данных 29 января 1996 г., С. утверждал, что после того, как полиция уехала вместе с г-ном Забчековым, он обнаружил гаечный ключ на том месте, где он, D. и г-н Забчеков ожидали прибытия полиции. С. счел, что он принадлежит г-ну Забчекову и подходит для того, чтобы снять аккумулятор у автомобиля. С. пояснил в своем заявлении, что он оставил ключ у себя  и передал его следователю утром 29 января 1996 г., когда его вызвали в отделение полиции после смерти г-на Забчекова. Однако в заявлении от 31 января 1996 г. сержант Атанасов (H.), дежуривший по отделению, когда туда привели г-на Забчекова, сказал, что он заметил ключ на столе в отделении не позднее 1.30 ночи, вскоре после прибытия г-на Забчекова. На очной ставке с другими полицейскими 26 апреля 1996 г. H. вспомнил, что в действительности впервые увидел ключ позже.

D. Прибытие полиции на улицу Бели Лом

24. Когда в местное отделение полиции поступил телефонный звонок, по адресу была выслана патрульная машина с двумя полицейскими, сержантами Пенчевым (А.) и Колевым (B.). Когда они прибыли, они увидели С. и г-на Забчекова у входа в дом. D. также стоял рядом.

25. А. узнал г-на Забчекова, который был известен ему как подозреваемый по нескольким ведущимся полицейским расследованиям, и обратился к нему по имени. Он надел на него наручники. А. и некоторые другие полицейские позднее утверждали, что в тот момент А. предупредил других, чтобы они были аккуратнее с г-ном Забчековым, поскольку у него “какая-то болезнь, связанная с головой”.

26. Другая полицейская машина, с тремя полицейскими, сержантами Игнатовым (E.), Георгиевым  (F.) и Димитровым (G.), прибыла вскоре после этого. Полицейские отправились на осмотр места с целью поиска доказательств того, что г-н Забчеков пытался проникнуть в машины. В какой-то момент А. повел г-на Забчекова к одной из машин, которая, по-видимому, была вскрыта, и спросил, пытался ли он что-нибудь из нее украсть. Предположительно г-н Забчеков это отрицал. Затем полицейские приковали его наручниками к небольшому дереву, а сами продолжили осмотр места происшествия. Определив две вскрытые машины, полицейские позвонили в дверь их хозяевам. Один из них вышел и отправился посмотреть на ущерб, нанесенный его машине. В это время г-н Забчеков оставался прикованным к дереву.

27. Единственными свидетелями, давшими подробные показания о том, что произошло между прибытием полиции и отъездом вместе с г-ном Забчековым, были дежурные полицейские.  Г-жа И.А. и D. просто сказали, что полицейские осмотрели место. С. заявил, что он отправился предупредить владельцев машин. Он видел только, что какое-то время г-н Забчеков находился в месте с полицейскими на стоянке, где его коллеги сравнивали подошвы обуви г-на Забчекова со следами, которые были видны на снегу. Полицейским, который посетил место позднее, около 11 утра 29 января 1996 г., был допрошен один из владельцев машин, но только в отношении ущерба, нанесенного его машине.

28. Согласно показаниям некоторых из полицейских, в какой-то момент, когда они осматривали место, они заметили, что г-н Забчеков сидит или лежит на земле. А. заявил, что тогда он отвязал г-на Забчекова от дерева, поместил его на заднем сиденье полицейской машины и надел ему наручники на обе руки. Все полицейские, присутствовавшие на улице Бели Лом, утверждали, что в то время они не заметили никаких следов повреждений на лице г-на Забчекова. Некоторые из них заявили, что он выглядел пьяным, и что речь его была невнятной.

E. События, произошедшие по прибытии г-на Забчекова в отделение полиции.

 

29. Около 12.50 ночи А. и B. отвезли г-на Забчекова в отделение полиции.

Дежурный сержант, H., заявил, что он видел, как А. и B. входят в отделение, а г-н Забчеков идет между ними. Руки последнего были скованы наручниками за спиной. А. и B. ввели его, держа под руки. Г-на Забчекова поместили в кабинет № 1 полицейского отделения. А. утверждал, что в тот момент он снял с юноши наручники.

30. Письменный ордер на задержание г-на Забчекова выписан не был.

31. Согласно заявлениям А., B. и H., г-н Забчеков оставался в кабинете №1 с B. и H., пока А. пошел доложить старшему дежурному офицеру, полковнику Иорданову (I.). H. далее утверждал, что в тот момент он заметил ушиб на лбу г-на Забчекова. А. и В. не упоминали ни о каких травмах. Н. также сказал, что одежда г-на Забчекова была мокрой. Все они заметили, что г-н Забчеков был пьян и говорил невнятно.

Полковник I. сообщил, что А. проинформировал его о доставке г-на Забчекова в отделение; А. сказал, что задержанный опознан, но слишком пьян, чтобы его допрашивать. Полковник I. не видел г-на Забчекова до 4.30 утра. По словам сержантов, полковник I. приказал, чтобы г-на Забчекова усадили в коридоре, чтобы он протрезвился. Затем А. проинструктировал H., чтобы тот вызвал его по рации, как только г-н Забчеков сможет разговаривать. В неустановленное время А. и В. покинули отделение и вернулись на свои посты.

32. Н. утверждал, что вскоре г-н Забчеков заснул на стуле в коридоре и храпел. Около 3 часов утра Н. предположительно заметил, что г-н Забчеков спит лежа на полу. Н. разбудил его и усадил его обратно на стул, подумав, что он “может простудиться”. Далее Н. утверждал, что около 3.50 утра он снова пошел посмотреть на г-на Забчекова, который сидел на стуле, спал и дрожал. Н. решил снова перевести его в кабинет № 1, где было теплее. Он разбудил его и помог ему войти в комнату. Н. заметил, что он тяжело дышит. Н. утверждал, что тогда он связался с сержантом Дончевым (J.) и велел ему “вызвать сержанта Пенчева (А.) или скорую помощь”.

33. J. сообщил, что в соответствии с распорядком дежурств, он спал в помещении отделения полиции до 2 часов ночи 29 января 1996 г., когда его разбудили на дежурство. Ему не сообщили, что в помещении есть задержанный. В показаниях J. не упоминается, проходил ли он между 2 и 3.50 часами ночи по коридору отделения, где, по словам H., в то время г-н Забчеков спал на стуле. J. заявил, что он узнал о присутствии г-на Забчекова только тогда, когда в 3.50 утра Н. сообщил, что состояние юноши ухудшилось. Потом J. увидел его, заметил повреждения на его лбу и вызвал А. и В. по рации.

34. Примерно в это же время Н. или J. предупредили полковника I., старшего дежурного офицера. I. показал, что в тот момент он заметил повреждения на лице г-на Забчекова.

35. А. и В. сообщили, что в 4.30 утра с ними связались по рации и сказали, что состояние г-на Забчекова стремительно ухудшается. Прибыв в отделение полиции, сержанты увидели г-на Забчекова, лежащего на полу и тяжело дышащего. Тогда В. отправился в больницу и вернулся вместе с машиной скорой помощи и д-ром Михайловым, дежурным педиатром.

36. Д-р Михайлов впоследствии утверждал, что около 5 утра сотрудник больницы, отвечавший за срочные вызовы, попросил его поехать в отделение полиции “к 15-летнему юноше”. Д-р Михайлов пояснил, что видел, как этот сотрудник разговаривал с полицейскими. Он также указал, что никакой предварительной информации о состоянии юноши ему не дали.

37. Д-р Михайлов обследовал г-на Забчекова в отделении полиции и посоветовал отправить его в больницу, поскольку у него был слабый пульс. Г-на Забчекова увезли в больницу на машине скорой помощи, за которой следовали А. и В. на полицейской машине. Прибыв, А. и В. помогли внести г-на Забчекова в коридор перед кабинетом дежурного врача. Согласно показаниям А. и В., когда через несколько минут г-н Забчеков был обследован д-ром Ивановой, дежурным врачом по внутренним болезням, между ней и д-ром Михайловым разразилась сильная ссора. Затем полицейским сообщили, что г-н Забчеков умер.

38. В. сообщил, что д-р Иванова сказала ему и его коллеге: “Вы должны были знать, каково состояние г-на Забчекова”, и настойчиво утверждала, что не видела, чтобы он дышал.

39. Д-р Михайлов утверждал, что в отделении полиции он заметил синяки на груди г-на Забчекова и что в тот момент юноша еще был жив, но находился без сознания, пульс был слабым.

Затем д-р Михайлов спросил полицейских, как долго юноша находился в таком состоянии. Полицейские ответили: “Его в таком состоянии привезли в отделение”.

40. Д-р Иванова заявила, что около 5 часов утра д-р Михайлов попросил ее удостоверить, действительно ли пациент, которого привезли в больницу, скончался. Не обнаружив признаков сердечной деятельности, она предприняла попытку сделать массаж сердечной мышцы, но безрезультатно. Далее она заявила, что, когда она спросила, почему Михайлова, а не ее, дежурного врача по внутренним болезням, направили в отделение полиции, сотрудник, отвечавший на срочные вызовы, ответил, что ему сказали, что скорую помощь вызывают для ребенка, и поэтому было решено направить дежурного педиатра.

F. Реестр Разградского отделения полиции.

41. В соответствии с обычной практикой, все задержания отмечаются в реестре, который ведется в отделении полиции. Реестр содержит несколько колонок: номер, присвоенный задержанному, имя офицера, внесшего информацию в реестр, имя задержанного, причины задержания, принятые меры и время освобождения. Информация о каждом задержанном вносится в хронологическом порядке.

42. По запросу Суда Правительство представило копию реестра Разградского отделения полиции за 29 января 1996 г. Реестр не содержит графы, относящейся к г-ну Забчекову. Однако в нем имеется графа, относящаяся к “неустановленному лицу”, которому был присвоен номер 72.

43. Реестр не содержит отдельной колонки, в которой отмечалось бы время задержания. В отношении некоторых задержанных, перечисленных на той же странице, время задержания указано вместе с датой. В отношении “неустановленного лица”, как и некоторых других задержанных, данные о которых имеются на той же странице, в колонке, относящейся к дате, нет указания на время задержания. Однако сразу же после слов “неустановленное лицо” через две колонки и две строки идет запись “29. I. 96, 01. 00”. Зрительное исследование копии реестра показывает, что цифра “1.00” написана поверх цифры, которая, насколько можно прочесть, изначально была “3.00” или “5.00”.

44. Также можно заметить, что регистрационные номера на той же странице написаны поверх других. На копии, представленной Правительством, трудно рассмотреть первоначальные номера, которые были изменены. Однако ясно видно, что между записями имеются равные расстояния, за исключением записей под номерами “72” и “73”, между которыми значительно меньше места.

45. Запись под номером 72 о задержании неустановленного лица гласит, что данное лицо доставил в отделение полиции А. С правой стороны в той же строке имеется подпись, которая, насколько можно прочитать, принадлежит полковнику I.

46. В ходе следствия полковник I., старший дежурный офицер, и J., бывший в ту ночь его помощником, допрашивались в связи с регистрацией нахождения г-на Забчекова в отделении полиции. Полковник I. сообщил, что не давал А. инструкций о внесении в реестр задержанного, поскольку А. был знаком с этой процедурой. J. заявил, что вскоре после 3.50 утра, когда Н. предупредил его об ухудшении состояния г-на Забчекова, он проверил реестр задержаний, но не нашел там записи о нем. Полковник I. в дальнейшем отрицал, что вносил запись в реестр и заявил, что, когда после смерти г-на Забчекова он покинул отделение, там не содержалось записи о неустановленном лице.

G. Следствие, проведенное генеральной прокуратурой и следственными органами

 

47. Рано утром 29 января 1996 г. полицейские, участвовавшие в событиях, представили письменные отчеты о событиях прошедшей ночи начальнику местной полиции.

В конце рукописного отчета С. указал, без видимой связи с предшествующим текстом: “Человек, которого я задержал, был смуглый (цыган)” (“Този когото задържах беше мургав (циганин)”).

48. Начальник местной полиции завел дело под номером ZM-I № 128, в котором содержалось описание событий, отчеты семи полицейских и письменные заявления D. и одного из владельцев машин, которые предположительно пытался вскрыть г-н Забчеков.

Также рано утром 29 января 1996 г. г-н Нешев, следователь Окружной следственной службы (Окръжна следствена служба) в Разграде, возбудил уголовное разбирательство по выяснению обстоятельств смерти г-на Забчекова (дело № 13/1996).

49. По утверждению заявительницы, в 8 часов утра того же дня г-н Нешев в сопровождении двух полицейских в форме, посетил дом, где проживает ее семья, чтобы сообщить им о смерти г-на Забчекова. Они разговаривали с отчимом юноши. Как утверждает заявительница, следователь сказал, что ночью г-н Забчеков пытался взломать две машины, что полиция его преследовала и что во время погони г-н Забчеков упал и ударился головой об асфальт.

50. 29 января 1996 г. следователь г-н Нешев допросил полицейских, участвовавших в событиях, и D., молодого человека, который был с сержантом Мутафовым (С.) во время короткой погони на улице Бели Лом. Следователь также посетил больницу и осмотрел тело г-на Забчекова. Были сделаны фотографии тела.

51. 29 января 1996 г. около 11.45 утра сотрудник местной полиции посетил улицу Бели Лом в связи с извещением о попытке кражи из автомобиля. Он заметил, что на двух машинах были признаки взлома, и опросил их владельцев. Около 5 часов вечера, на этот раз, очевидно, действуя в связи с расследованием обстоятельств смерти г-на Забчекова, он взял образец с большой красной полосы на снегу. Лабораторный анализ установил, что это была кровь животного.

52. 29 января 1996 г. следователь г-н Нешев назначил вскрытие. Он поставил перед медицинскими экспертами следующие вопросы:

“Каковы были причины смерти Забчекова? Имелись ли на теле Забчекова какие-либо травматические повреждения? Имеется ли между ними и смертью причинная связь? Каким образом были причинены повреждения? Какова была продолжительность периода между причинением смертельного повреждения и смертью, и было ли возможно, как утверждали свидетели, что Забчеков находился в сознании до 4.30 утра? Была ли смертельная травма связана с повреждениями в тех местах, где был нарушен кожный покров? Имелись ли другие видимые повреждения и требовали ли они, в силу своих очевидных характеристик, немедленной медицинской помощи?”

53. Вскрытие было произведено 29 января 1996 г. (начало в 11.30 утра) тремя врачами Разградской окружной больницы. Это были д-р Минчев, начальник судебно-медицинского отделения, д-р, начальник отделения патологии и д-р Маринов, врач отделения судебной медицины.

54. В своем заключении от 29 января 1996 г. (“первое заключение”), эксперты детально описали то, что ими было установлено. Были сделаны фотографии.

55. Внешнее обследование тела обнаружило, inter alia:

“На внешнем краю левой брови, над глазницей, имеется поверхностная рана удлиненной формы размером 1 на 0,4 см со слегка неровными и оцарапанными краями и покрытая тонкой коричневатой коркой. Мягкая ткань вокруг раны слегка воспалена, кожа синевато-лилового цвета. Глазное яблоко левого глаза слегка выступает вперед...

Легкий поверхностный шрам 3,5 см в длину, с небольшими ушибами ... на левом запястье...

Два поверхностных ушиба размером 7,5 на 0,5 см и 3,5 на 0,6 см, коричневатого цвета, покрытые красноватой коркой, на правом запястье...”.

56. В заключительной части отчета эксперты подвели итог исследования тела г-на Забчекова следующим образом:

“[1.] Черепно-мозговая травма: поверхностная рваная контузия (глубокий ушиб) на внешней стороне правой брови вдоль глазницы; гематомы на коже и мягких тканях вокруг этой раны и на левой глазнице, перелом задней стенки левой “глазной кости”, достигающий ее нижней внешней стороны, с луковидной трещиной под вышеописанной внешней травмой; гематома мягкой мозговой оболочки с левой стороны (кровотечение между мозгом и костями черепа - 110 мл; отек мягкой мозговой оболочки (установлено, что именно он послужил причиной смерти).

[2.] Гематома на коже, специфического местонахождения, и гематома на мягких тканях правой стороны груди, вдоль передней осевой линии.

[3.] Поверхностные ссадины на коже на правой стороне лба и на внешней стороне левого запястья с ограниченными гематомами мягких тканей под кожей.

[4.] Гематома овальной формы и диаметром 0,5 см на слизистой оболочке нижней губы слева.

[5.] Две поверхностные продолговатые ссадины на коже, типичной формы, и гематома на внутренней мягкой ткани, в области запястного сустава правой руки”.

57. Ниже эксперты заключили:

“Смерть была вызвана скоплением в области мягкой мозговой оболочки гематомы с левой стороны лба, содержащей 110 миллилитров крови, с последующим отеком мозга и вдавливанием мозжечковых миндалин в foramen magnum; этот отек привел к угнетению и отключению жизненно важных мозговых центров (дыхания и сердечной деятельности), и стал непосредственной причиной смерти”.

58. Отвечая на вопрос о характере причинения повреждений, эксперты указали:

“1. Повреждение в области левой глазницы и глазного яблока и гематома мягкой мозговой оболочки были причинены посредством удара тупым предметом или о него, или предметом с тупым концом, с ограниченной и неровной поверхностью. Удар был неожиданным и достаточно сильным. Он вызвал перелом задней стенки левой “глазной кости”, достигший ее нижней внешней стороны (кроме того, кости черепа имеют толщину 0,2 см);

2. [Повреждение на правой стороне груди было вызвано] ударом твердым тупым предметом с большей ударной поверхностью или о него. Расположение отметин в этой области соответствует отпечаткам от одежды жертвы.

3. [Повреждения на правой стороне лба и на запястьях были результатом] ударов или сдавливания твердыми предметами с острыми краями. [Повреждение на левой стороне нижней губы было вызвано] ударом твердым тупым предметом, имеющим ограниченную площадь, или о него”.

59. Эксперты также указали, что в случаях гематомы, подобных той, от которой пострадал г-н Забчеков, имеется характерный «светлый интервал» от 4 до 6 часов, во время которого не проявляется видимых признаков травмы, кроме того, что

“...жертва постепенно слабеет, впадает в апатию и сонливость, после чего впадает в кому и умирает - как и произошло в данном случае (в период между 1 часом ночи и 5 часами утра 29 января 1996 г.)”.

В заключении был сделан вывод, что в отсутствие срочного хирургического вмешательства смерть г-на Забчекова была неизбежной.

60. Лабораторный анализ обнаружил концентрацию алкоголя 1,42 промилле в крови г-на Забчекова и 2,40 промилле в его моче, что соответствует среднему уровню алкогольного опьянения.

61. Как утверждает заявительница, утром 30 января 1996 г. она посетила окружное следственное управление Разграда и запросила информацию об обстоятельствах смерти ее сына. Г-н Нешев, следователь, сообщил заявительнице, что ее сын умер от перелома черепа. По словам заявительницы, он пояснил, что ее сын пытался украсть автомобильные детали и, когда полиция гналась за ним, он, убегая, упал и ударился головой.

По словам заявительницы, во время этой встречи г-н Нешев утверждал, что ее сына отвезли в больницу, не упоминая о факте его задержания в отделении полиции. Когда его спросили, каким образом г-н Забчеков мог получить перелом черепа при падении, г-н Нешев якобы объяснил, что вскрытие обнаружило, что у него был “ненормально тонкий череп”.

62. Днем 30 января 1996 г., получив тело г-на Забчекова из больницы, заявительница и другие члены семьи заметили ушибы на его теле. Заявительница пошла в редакцию местной газеты, поговорила с двумя журналистами и привела их к себе в дом, где они сфотографировали тело и одежду г-на Забчекова. Позднее днем 30 января 1996 г. тело было похоронено.

63. 31 января и 1 февраля 1996 г. следователь допрашивал г-жу И.М.  и г-жу И.А.

64. 31 января 1996 г. приказом Окружного прокурора г-жи Хаджидимитровой следствие было передано в Окружную военную прокуратуру (Окръжна военна прокуратура). Это решение было основано на установленном факте того, что смерть г-на Забчекова наступила после его ареста и пребывания под стражей в полиции. Окружной прокурор указала, inter alia:

“... в течение нескольких часов, непосредственно предшествовавших смерти, несовершеннолетний Забчеков, пойманный в 1 час ночи 29 января 1996 г при попытке кражи автодеталей, был задержан полицией и помещен в здание дежурного подразделения в целях ограничения его свободы передвижения”. Поэтому, хотя он и не был задержан в соответствии с разделом 35 (1) в сочетании с разделом 33 (1) Закона о национальной полиции (Закон за националната полиция), по сути дела Забчеков насильственно удерживался в отделении полиции в течение 3 часов и в течение его пребывания там... его здоровье резко ухудшилось и он потерял сознание”.

I. Н. Расследование, проведенное военной прокуратурой и следственными органами

65. 31 января 1996 г., получив материалы дела, Окружная военная прокуратура возбудила следственное дело под новым номером (3-VIII/96, номер дела в прокуратуре 254/96). Дело было передано военному следователю (военен следовател).

В последующие недели военный следователь провел новые допросы участвовавших в событиях полицейских, допросил пятерых лиц, которые провели день и вечер 28 января 1996 г. с г-ном Забчековым,  а также опросил д-ра Михайлова и д-ра Иванову.

66. Двое из полицейских, сержант Пенчев (А.) и сержант Георгиев (F.), упомянули об этнической принадлежности г-на Забчекова в устных показаниях, данных военному следователю.

А. сообщил, что, когда он прибыл на улицу Бели Лом, он увидел двух человек у входа в дом, один из которых был “цыган-уголовник - Ангел Забчеков”.

В своем заявлении F. назвал сына заявительницы “цыганом” (три раза), “арестованным” (семь раз) и “Забчековым” (два раза).

67. 12 марта 1996 г. следователь провел допрос свидетелей И.А., И.М., С. и D. Его вопросы касались исключительно того, сколько раз г-н Забчеков падал на землю во время погони на улице Бели Лом и в каких местах это произошло.

18 марта 1996 г. следователь назначил экспертизу одежды, в которой был г-н Забчеков 28 и 29 января 1996 г. В своем заключении от 20 марта 1996 г. эксперт указал, что следов подошв обнаружить не удалось, однако пояснил, что микроскопические остатки частиц от подошв обуви и не должны были остаться на мягкой материи.

68. 20 марта 1996 г. следователь провел реконструкцию событий во время задержания г-на Забчекова с целю прояснения свидетельских показаний. Участвовали сержант Мутафов (С.), молодой человек, бывший с ним 28 и 29 января (D.), и две женщины, наблюдавшие за сценой с балкона, г-жа И.А. и г-жа И.М. Полицейские, приехавшие на улицу Бели Лом после того, как г-н Забчеков был арестован С., не участвовали в реконструкции, которая почти исключительно касалась событий, произошедших до прибытия двух полицейских машин. Реконструкция была записана на видеопленку.

69. 11 апреля 1996 г. заявительница обратилась в военную прокуратуру г. Варны с просьбой об эксгумации тела ее сына и о назначении новой медицинской экспертизы, заявляя, что ее сын был похоронен в спешке и эксгумация необходима. Заявительница выразила подозрение, что у ее сына могли быть сломаны ребра. Она также передала следователю, г-ну Атанасову, два рентгеновских снимка головы ее сына, сделанные за несколько месяцев до его смерти, для использования в целях установления, был ли череп ее сына “мягким” или “тонким”.

70. 17 или 18 апреля 1996 г. была назначена комиссия из пяти медицинских экспертов для повторного исследования заключений относительно причин смерти г-на Забчекова. Один из них, д-р Минчев, принимал участие в работе первой экспертной группы. Четверо других были профессор Павлов, глава отделения судебной медицины Медицинского университета г. Варны, д-р Кючуков, из нейрохирургического отделения университета, и д-р Доков и д-р Радойнова, старшие ассистенты судебно-медицинского отделения того же университета. Перед экспертами были поставлены следующие вопросы:

“1. Какие повреждения были причинены Забчекову? Что послужило причиной смерти?

2. Каким образом были нанесены повреждения, и каким количеством ударов они могли быть причинены? Могли ли повреждения быть вызваны последовательными падениями (в соответствии с утверждениями свидетелей и установленным в ходе следственной реконструкции, записанной на видео), или они были результатом прямых ударов?

3. Когда были нанесены повреждения?

4. Какова была концентрация алкоголя в крови Ангела Забчекова в момент его ареста, около 12.15 ночи?”

71. 26 апреля следователь провел очную ставку между всеми участвовавшими в событиях полицейскими. 26 апреля 1996 г. были допрошены три дополнительных свидетеля.

23 мая 1996 г. заявительница повторно обратилась с просьбой об эксгумации. 29 мая 1996 г. был допрошен еще один свидетель.

11 июня 1996 г. г-н Димитров, прокурор окружной военной прокуратуры, направил заявительнице копию его информационной записки о прохождении следствия. В ней указывалось, inter alia, что эксгумация возможна, если она будет сочтена необходимой пятью медицинскими экспертами, которые еще не представили своего заключения.

72. 28 июня 1996 г. пять экспертов представили свой отчет (“второе заключение”), основанный на исследовании материалов следственного дела. Они также просмотрели видеозапись реконструкции ареста г-на Забчекова, которая была сделана 20 марта 1996 г.

73. Эксперты подтвердили заключение о том, что причиной смерти г-на Забчекова послужила отек мягкой мозговой оболочки, вызванный переломом черепа. Они также указали, inter alia, что смертельное повреждение могло быть нанесено пинком, ударом кулака или ударом тупым предметом, а также ударом и соприкосновением с “плоской широкой поверхностью” (широка удряща повърхност). Они отметили, что вскрытие не выявило никаких морфологических данных, которые позволили бы идентифицировать объект, которым были причинены повреждения.

Во втором заключении указывалось, что удар, вызвавший перелом черепа, был не очень сильным. Этот вывод основывался на “особенностях строения черепа (как они видны на приложенных снимках и описаны (в заключении о патологоанатомическом вскрытии трупа)”.

74. В противоположность первому заключению, которое указывало, что интервал между повреждением черепа и смертью г-на Забчекова составлял приблизительно 4-6 часов, заключение пяти экспертов гласило:

“Гематома ... вызвавшая смерть Забчекова, присутствовала по крайней мере в течение десяти часов до смерти. Основанием для этого вывода является внешний вид гематомы (сгусток крови темно-красного цвета), которая ясно видна на фотографиях, приложенных к делу. Сгустки такого рода, без наличия жидкой крови, образуются в период, превышающий 10 часов с момента, когда они были причинены. Во время этого периода состояние пациента обычно характеризуется так называемым “светлым интервалом” - это время, в течение которого они не проявляют видимых признаков ухудшения. Их состояние ухудшается постепенно... развивается головная боль, нарушения речи и проблемы с координацией движений, они становятся неустойчивыми и сонными, шатаются, и т.п., вплоть до впадения в кому”.

75. Фотографии, на которые сослались эксперты, были сделаны во время вскрытия, которое началось в 11.30 утра 29 января 1996 г.

76. Эксперты также пришли к выводу, что ввиду того количества алкоголя, которое было обнаружено в крови г-на Забчекова, симптомы повреждения головы были замаскированы воздействием алкогольного опьянения.

77. Заключение пяти экспертов также содержало выводы о других повреждениях на теле г-на Забчекова:

“Гематома на правой стороне груди представляет собой результат удара плоским предметом с широкой ударной поверхностью или о него, который мог быть произведен пинком, падением и ударом о более крупный предмет и другие предметы. Общий вид ушиба соответствует отпечатку одежды покойного, что указывает на то, что удар был нанесен сквозь одежду... Ушибы и повреждения на правой стороне лба, двух запястных суставах и нижней губе являются результатом использования твердого, тупого и острого предметов с ограниченной ударной поверхностью. Характер повреждений на суставах запястий позволяет заключить, что они были причинены во время надевания наручников, в соответствии с имеющейся информацией...”

78. 25 июля 1996 г. следователь составил отчет, в котором предложил прекратить следствие.

79. 31 июля 1996 г. Окружная военная прокуратура прекратила расследование на основании отсутствия связи между действиями полиции и смертью г-на Забчекова. Это заключение было основано на выводах второго медицинского заключения о том, что между повреждением и смертью должно было пройти не менее 10 часов.

80. 6 августа заявительница подала жалобу в Национальную военную прокуратуру (Прокуратура на въоръжените сили). Она утверждала, что расследование было неполным, и указывала на многократные отказы произвести эксгумацию, на предположительно имеющиеся расхождения между показаниями различных свидетелей и на отсутствие достаточных объяснений некоторых фактов, включая все повреждения, нанесенные г-ну Забчекову.

81. 18 декабря 1996 г. Национальная военная прокуратура утвердила решение о прекращении расследования и отклонила жалобу заявительницы. Ее решение гласит, inter alia:

“Помимо физической силы, примененной во время ареста Забчекова за попытку кражи из автомобилей, не имеется доказательств того, что полицейские применяли к нему какое-либо насилие, как вне, так и внутри отделения полиции. Кроме того, твердое заключение пяти экспертов, весьма квалифицированных специалистов в своей области, гласит, что смертельное повреждение было нанесено более чем за 10 часов до смерти”.

82. Также было решено вернуть дело в Окружную прокуратуру в Разграде, в компетенцию которой входит расследование вопроса, было ли совершено преступное деяние каким-либо лицом, не являющимся сотрудником полиции.

I. Дополнительное расследование, проведенное прокуратурой и следственными органами

83. 20 января 1997 г. окружной прокурор, г-жа Хаджидимитрова, передала дело следователю. Она указала, что следствие в отношении полиции было завершено на основании вывода, что смертельное повреждение было причинено за более чем 10 часов до смерти г-на Забчекова. Поэтому необходимо собрать дополнительные доказательства, связанные с местонахождением г-на Забчекова до 7 часов вечера 28 января 1996 г.

84. Дополнительное расследование включало в себя допрос заявительницы и шести других свидетелей 23 января 1997 г. следователем г-ном Нешевым.

85. 23 и 24 января 1997 г. заявительница обратилась с повторными просьбами об эксгумации тела и о назначении новой судебно-медицинской экспертизы, утверждая, что имеются несоответствия в доказательствах. Ее просьбы были отклонены Разградской окружной прокуратурой 31 января 1997 г., поскольку в них не было необходимости.

86. Заявительница обратилась с жалобой к главному прокурору (Главен прокурор). Она указала, inter alia, что прокуроры были систематически неспособны объяснить, почему полиция не оказала необходимой помощи г-ну Забчекову после его ареста.

87. 17 февраля 1997 г. следователь г-н Нешев вызвал заявительницу (представленную юридическим представителем) для ознакомления с материалами следственного дела. Заявительница обратилась с несколькими ходатайствами и возражениями относительно упущений следствия. В частности, она указала, что имеется фундаментальное противоречие между первым и вторым медицинскими заключениями, и что очевидна невозможность того, чтобы человек, которому нанесена такая тяжелая травма, как это было установлено при вскрытии, мог воровать детали из автомобилей и оказывать сопротивление при аресте. Заявительница вновь попросила об эксгумации тела и назначении новой экспертизы для ответа на вопросы, поставленные в ее предыдущих запросах.

88. 18 февраля 1997 г. следователь г-н Нешев составил отчет, в котором указал, что дополнительное расследование, назначенное 20 января 1997 г., не обнаружило доказательств избиения г-на Забчекова до его ареста. Было предложено приостановить следствие по делу.

89. Приказом от 4 марта 1997 г. окружной прокурор г-жа Хаджидимитрова приостановила уголовное производство, поскольку все возможные доказательства были собраны и определить, при каких обстоятельствах было причинено смертельное повреждение, не представлялось возможным.

90. В решении были отмечены и подтверждены выводы военной прокуратуры, в частности, связанные с переломом черепа. В отношении других телесных повреждений прокурор указала, что они не представляли опасности для жизни г-на Забчекова.

В решении также было упомянуто, что, когда г-на Забчекова доставили в отделение полиции, состояние его здоровья было хорошим.

91. 10 марта 1997 г. заявительница подала жалобу Главному прокурору на решение о приостановлении дела. 20 марта 1997 г. главный прокурор оставил в силе решение о приостановлении дела.

J. Иные доказательства, представленные сторонами

92. Заявительница представила четыре цветных фотографии мертвого тела г-на Забчекова и фотографию куртки, которая была на нем до его смерти. Фотографии были сделаны журналистами 30 января 1996 г. в доме заявительницы после вскрытия и возвращения тела для захоронения.

93. На двух фотографиях изображено лицо г-на Забчекова. Волосы закрывают половину лба. Над левой бровью виден ушиб лилово-синеватого цвета. Левая глазница синеватого цвета. Также виден ушиб на губах, с левой стороны рта.

94. На двух других фотографиях виден ушиб лилового цвета на груди г-на Забчекова, с правой стороны, частично под правой рукой. Видны раны на правом запястье г-на Забчекова.

95. В неустановленный день заявительница, действуя через Европейский центр по правам цыган (ромэ), неправительственную организацию в Будапеште, обратилась с просьбой о даче заключения к профессору Йоргену Томсену из Института судебной медицины Университета Южной Дании (Оденсе), члену Постоянной группы судебных экспертов ООН. Профессор Томсен дал письменное заключение от 4 февраля 1999 г. В распоряжении профессора Томсена имелись, inter alia, описание того, что предположительно произошло в данном деле, выдержки из заключения о патологоанатомическом вскрытии трупа и заключения медицинских экспертов.

Профессор Томсен указал, inter alia:

“Гематома мягкой оболочки мозга обычно бывает вызвана падением на твердую поверхность или сильным ударом, нанесенным тупым предметом. Хорошо известно, что падение на твердую поверхность часто оставляет так называемые противоударные (contre-coup) повреждения. К сожалению, о наличии или отсутствии таких повреждений нигде не упоминается. Упоминается, что у покойного был тонкий череп. По моему мнению, это не является оправдывающим обстоятельством в случаях межличностного насилия, поскольку обычно неизвестно, является ли череп толстым или тонким, и, оценивая возможное воздействие насилия, нужно учитывать, что у человека может оказаться тонкий череп. Вместе с гематомой мягкой оболочки мозга обычно имеется перелом (трещина) в височной кости и разрыв срединной менингеальной артерии. Таким образом, характер кровотечения артериальный. Вначале оно ограничивается присоединением твердой мозговой оболочки к внутренней стороне кости. Таким образом, часто наблюдается “светлый интервал” продолжительностью в несколько часов, но часто интервал бывает не более двух часов. Если травматические поражения вызывают сотрясение мозга или контузию, светлого интервала часто может не быть.

Я согласен с двумя медицинскими заключениями в том, что причиной смерти послужила гематома мягкой мозговой оболочки и что она была вызвана одной из двух упомянутых видов травм. Это вполне могло произойти и до ареста покойного, но никоим образом нельзя исключить, что смертельное ранение ему было причинено во время пребывания в полицейском участке. Я не согласен с утверждением, что с момента травмы до смерти прошло 10 часов. Оно было сделано на основании наличия сгустка крови. Известно, что после смерти кровь принимает различные формы и даже после смерти продолжается энзиматическая биохимическая активность, которая может вызвать непредсказуемые изменения в крови, происходящие различным образом и в различных местах.

Что касается других ранений, то они, по всей вероятности, не были нанесены той же травмой, что и гематома оболочки мозга. Они являются результатом грубого насилия, такого как побои, пинки и/или падения, и могли быть причинены во время пребывания под стражей в полиции.

Отметины на запястьях совершенно очевидно являются следами от наручников. Наручники обычно не оставляют следов, но, если они слишком тесные, если человек сопротивляется, или если его волокут за наручники, следы могут остаться.

В целом нельзя определить, была ли гематома мозговой оболочки вызвана падением или другими видами грубого насилия. Она могла быть причинена непосредственно до или во время содержания под стражей в полиции. Гематома мозговой оболочки излечима, если достаточно быстро произвести операцию по ее удалению. Если бы г-на Забчекова доставили в больницу раньше, его можно было спасти”.

96. Правительство сообщило, что г-на Забчеков находился на учете в Педагогическом центре для несовершеннолетних правонарушителей (Детска педагогическа стая) и в полиции Разграда по поводу многочисленных краж, в которых он предположительно принимал участие.

97. Письмо от 3 июля 1995 г., адресованное педагогическим центром разградской полиции, гласит, что г-н Забчеков, которому на тот момент было 16 лет, имеет дефект речи и является умственно отсталым. В другом письме, датированном 18 ноября 1995 г., повторяются эти сведения.

Правительство пояснило, что 7 ноября 1995 г. заявительница допрашивалась следователем в Разграде в связи с уголовным расследованием по факту краж, предположительно совершенных ее сыном, г-ном Забчековым. Она сообщила, inter alia, что у ее сына всегда было заикание. Он был болен с трехлетнего возраста. В частности, были моменты, когда он не мог дышать и его кожа синела. У него часто воспалялись глаза, и он падал в обморок от внезапного испуга. Г-н Забчеков был у врачей, которые сказали, что у него проблемы с позвоночником. Заявительница называла имя д-ра Мицевой, у которой имелись все документы относительно медицинских осмотров ее сына.

98. 14 декабря 1995 г. г-н Забчеков допрашивался в связи с уголовным разбирательством о кражах. Когда его спросили о здоровье, он сказал, что у него бывают обмороки, головные и глазные боли. 4 января 1996 г. следователь из районной следственной службы в Разграде завел уголовное дело против г-на Забчекова и других лиц по обвинению в краже. 15 января 1996 г. г-н Забчеков был допрошен и сказал, inter alia, что он наблюдается у д-ра Мицевой, психиатра, и принимает лекарства. Адвокат г-на Забчекова потребовал назначения психиатрического обследования, которое было назначено на 30 января 1996 г.

(a) Применимое национальное право

A.  Закон о национальной полиции (Закон за полицията), действовавший во время событий

99. Раздел 35 (1) гласит:

“Полицейские власти должны отдавать письменный приказ о препровождении арестованного к [месту содержания под стражей]”.

B. Уголовно-процессуальный кодекс (Наказателно-процесуален кодекс)

100. Согласно статье 388, военные суды рассматривают уголовные дела, обвиняемым по которым является, к примеру, офицер полиции. Если дело относится к компетенции военных судов, предварительное следствие проводится военными следователями и прокурорами.

101. Статья 362 п. 1(4) в сочетании со статьей 359 устанавливает, что в случае вынесения Европейским судом по правам человека решения о нарушении Конвенции, имеющем “решающее значение” для уголовного дела, прекращенного судебным решением, органы прокуратуры должны потребовать возобновления рассмотрения дела компетентным судом.

I. ВОПРОСЫ ПРАВА

I.  Предполагаемое нарушение статьи 2 Конвенции

102. Заявительница утверждала, что ее сын подвергся жестокому обращению и умер в результате повреждений, причиненных ему сотрудниками полиции, что ему не была оказана своевременная медицинская помощь во время задержания и что государственные власти не предприняли тщательного и эффективного расследования.

Статья 2 Конвенции гласит:

“1. Право каждого человека на жизнь охраняется законом. Никто не может быть умышленно лишен жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершенное преступление, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание.

2. Лишение жизни не рассматривается как нарушение настоящей статьи, когда оно является результатом абсолютно необходимого применения силы:

(а) для защиты любого лица от противоправного насилия;

(b) для осуществления законного ареста или предотвращения побега лица, задержанного на законных основаниях;

(c) для подавления, в соответствии с законом, бунта или мятежа”.

A. А. Умер ли г-н Забчеков в результате жестокого обращения во время нахождения под стражей

1. Аргументы сторон в Суде

(а) Заявительница

103. Заявительница утверждала, что объяснения Правительства, основанные на двух главных аргументах – смертельная травма черепа была причинена задолго до ареста г-на Забчекова и остальные телесные повреждения были получены им во время погони – неправдоподобны, так как не согласуются с [имеющимися] доказательствами.

104. В отношении травмы черепа заявительница утверждала, что выводы второго судебно-медицинского заключения крайне подозрительны, поскольку они отклоняются от фактов, установленных первым судебно-медицинским заключением, не давая этому расхождению никаких объяснений. Компетентные власти, не обращая внимание на данные противоречия, начали поспешно использовать второе заключение в качестве основания для своих решений. Выводы второго заключения относительно времени получения смертельной травмы были основаны только на форме сгустка крови, видимого на фотографических изображениях, сделанных почти через шесть часов после смерти.

Предположение, что травма черепа была поучена за десять часов до смерти г-на Забчекова, около 6.45 вечера 28 января 1996 г., по мнению заявительницы, несовместимо с [имеющимися] свидетельствами и в высшей степени нереалистично. Получение повреждения, достаточно серьезного, чтобы в конечном счете стать причиной смерти, не могло пройти совершенно незамеченным столь многими людьми, которые в течение долгого времени разговаривали с г-ном Забчековым и наблюдали за ним. Кроме того, Правительство не выдвинуло никаких серьезных доказательств в поддержку своей теории, согласно которой якобы “длительное, хроническое невротическое состояние” г-на Забчекова увеличило шансы на то, что смертельная травмы была вызвана “падением на... широкую ровную поверхность”.

Объяснения Правительства относительно других повреждений,  обнаруженных на теле г-на Забчекова – на груди, лице и правом запястье – были, по мнению заявительницы, очевидно неправдоподобными. Подобные повреждения не могли быть вызваны падением на землю при беге или посредством нормального использования наручников. На самом деле, происхождение этих повреждений не расследовалось, и Правительство выработало собственную произвольную теорию в целях настоящего дела. В действительности же очевидным являлось то, что повреждения были результатом жестокого обращения, и что в отсутствие каких-либо доказательств обратного, они могли быть причинены в то же время, что и смертельная травма черепа.

105. Заявительница также сочла особенно поразительным то, что не было предоставлено никакого объяснения подозрительного поведения полицейских и их бросающейся в глаза попытки сфальсифицировать записи в реестре задержаний.

(b) Правительство

106. Ссылаясь на второе судебно-медицинское заключение, Правительство заявило, что смертельная травма была причинена более чем за десять часов до смерти г-на Забчекова и, следовательно, задолго до его задержания.

Было неоспоримо, что г-н Забчеков употребил большое количество алкоголя до своего задержания. Он был пьян и шатался. Кроме того, имеются ясные свидетельства того, что он упал несколько раз во время погони.

По мнению Правительства, свидетельства о его поведении во время ареста и содержании под стражей – которые соответствуют типичным симптомам “светлого интервала” после перелома черепа – подтверждают выводы медицинских экспертов о времени получения смертельной травмы.

107. Правительство подчеркнуло, что утверждения свидетелей относительно местонахождения и времяпрепровождения г-на Забчекова до ареста содержали противоречия.

Кроме того, несколько раз в течение 1995 г. заявительница утверждала, что ее сын болен и, когда был младше, иногда терял сознание и задыхался. Сам г-н Забчеков подтверждал в 1995 г., что страдает головными болями и обмороками. На этом основании Правительство заключило, что выводы экспертов о том, что г-н Забчеков мог получить смертельную травму при падении на широкую твердую поверхность, вполне правдоподобны.

108. Правительство подчеркнуло, что не имеется доказательств какого-либо жестокого обращения со стороны полиции. По его мнению, повреждения на груди и лице г-на Забчекова были результатом падения на землю, а повреждения на запястьях были вызваны нормальным использованием наручников.

2. Оценка Суда

(а) Основные принципы

109. Статья 2 Конвенции, охраняющая право на жизнь, обладает статусом одного из наиболее основополагающих положений Конвенции. Она также – в сочетании со статьей 3 – воплощает одну из основных ценностей демократических обществ, входящих в состав Совета Европы. Назначение и цель Конвенции как правового средства охраны индивидуальных прав требует также, чтобы статья 2 толковалась и применялась таким образом, чтобы предоставляемая ею защита была осуществимой на практике и эффективной (см. решения по делам Макканн (McCann) и другие против Соединенного Королевства от 27 сентября 1995, серия А № 324, с. 45-46, п. 146-47; Салман (Salman) против Турции [GC], № 21986/93, ECHR 2000-VII, п. 97, и Великова (Velikova) против Болгарии, № 41488/98, ECHR 2000-VI).

110. В свете значимости защиты, предоставляемой статьей 2, Суд должен подвергать случаи лишения жизни самому тщательному исследованию, учитывая все относящиеся к делу обстоятельства.

Люди, содержащиеся под стражей, находятся в уязвимом положении, и компетентные власти обязаны нести ответственность за обращение с ними. Следовательно, если состояние здоровья лица, задержанного полицией, было нормальным, но позднее человек умирает, на государстве лежит обязанность представить правдоподобные объяснения событиям, повлекшим за собой смерть (см., mutatis mutandis, решение Селмуни (Selmouni) против Франции [GC], № 25803/94, ECHR 1999-V, п. 87, и вышеупомянутые решения по делам Салмана и Великовой).

111. При оценке доказательств Суд исходит из стандарта доказывания, в основу которого положен принцип доказательства, исключающего разумные сомнения (см. решение по делу Ирландия против Соединенного Королевства от 18 января 1978 г., Серия А, № 25, п. 61). Однако подобное доказательство может проистекать из сосуществования достаточно убедительных, очевидных и согласующихся между собою заключений на основании фактов, или же из подобных неопровергнутых презумпций факта. Если исключительным знанием о рассматриваемых событиях целиком или в значительной степени располагают лишь органы власти, как в случае содержания лиц под стражей под их контролем, возникает серьезное подозрение относительно повреждений и смерти, имевших место во время такого задержания. В действительности, бремя доказывания лежит на государственных властях, которые должны представить удовлетворительные и убедительные объяснения (Салман против Турции, там же, п. 100).

(b) Применение этих принципов в настоящем деле

112. Суд отмечает, что г-н Забчеков умер после того, как в течение нескольких часов находился под стражей в Разградской полиции, куда его привели после непродолжительного преследования офицером полиции, не находившимся на дежурстве.

Поэтому на Правительстве лежит обязанность представить правдоподобные объяснения смерти г-на Забчекова.

113. Объяснение Правительства состояло в том, что смерть г-на Забчекова не могла быть результатом жестокого обращения о стороны полицейских, поскольку второе заключение судебно-медицинской экспертизы пришло к выводу, что смертельная травма – перелом черепа – была причинена по меньшей мере за десять часов до момента смерти. Отсюда следует, что перелом черепа имел место до 7 часов вечера 28 января 1996 г., тогда как г-н Забчеков столкнулся с полицией спустя примерно пять часов.

114. Суд замечает, что выводы второго заключения относительно времени получения травмы были основаны на визуальном исследовании фотографий сгустка крови, сделанных через шесть часов после смерти г-на Забчекова. Эксперты даже не упомянули, почему они пришли к выводу, что сгусток крови остался неизменным после смерти юноши. Согласно медицинскому заключению, представленному заявительницей, выводы которого Правительство не оспаривало, такие изменения произошли и должны были быть приняты во внимание.

Кроме того, второе судебно-медицинское заключение, которое опиралось исключительно на документальные материалы, отличалось в важных моментах от выводов первого заключения, однако не содержало указаний на то, почему установленная в этом заключении сила удара и время перелома черепа были неверны. В противоположность этому, первое судебно-медицинское заключение было основано на непосредственном исследовании трупа (см. пп. 53-59 и 72-77 выше).

Суд считает, что все вышесказанное в значительной степени снижает достоверность выводов второго заключения.

115. Является верным то, что некоторые факты в настоящем деле не могут быть однозначно объяснены: засвидетельствованные факты того, что г-н Забчеков шатался и невнятно говорил во время ареста, могут послужить указанием на то, что к тому моменту ему уже была нанесена травма, однако также это могло быть результатом предположительно сильного алкогольного опьянения (см. пп. 11,22, 28, 59, 60, 74, 76 и 95 выше).

116. Однако если г-н Забчеков действительно получил травму до 7 часов вечера 28 января 1996 г., как утверждалось во втором медицинском заключении, это означало бы, что он вышел вместе с друзьями, побывал в баре а потом решил совершить кражу автомобильных деталей, страдая от перелома черепа. Это может показаться маловероятным, даже если принять во внимание так называемый “светлый интервал” между травмой и смертью. В частности, не оспаривается, что г-н Забчеков был в состоянии бежать, когда С. пытался его поймать, и нормально шел, когда его вели в полицейское отделение (см. пп. 12-14, 16 и 29 выше).

117. Суд отмечает, что  первое судебно-медицинское заключение пришло к выводу, что травма черепа, вероятнее всего, была нанесена между четырьмя и шестью часами до смерти г-на Забчекова и, следовательно, это могло произойти во время его нахождения под стражей, либо до, либо после того, как его привели в отделение (см. п. 59 выше).

Кроме того, имелись и другие повреждения на теле г-на Забчекова, которые могли быть результатом тех же событий, которые стали причиной перелома черепа (см. пп. 55, 56, 58, 77 и 92-94).

118. Правительство указало, что г-н Забчеков мог получить повреждения при падении на землю – до встречи с полицией или во время погони – поскольку он был пьян и имел проблемы со здоровьем. Следы на запястьях, предположительно, были вызваны нормальным применением наручников.

119. Это предположение, однако, не подтверждается судебно-медицинскими свидетельствами, поскольку наличие или отсутствие “противоударных (contre-coup) повреждений”, характерных для падений, не было отмечено при вскрытии (см. пп. 73 и 95).

Кроме того, Суд полагает важным, что никто из свидетелей, которые были в контакте с сыном заявительницы до тех пор, пока он не был отправлен в отделение полиции, не отмечал никаких жалоб на недомогание с его стороны.

Что касается использования наручников, то, согласно медицинскому заключению, представленному заявительницей, наручники могут оставлять следы, если они слишком тугие или если человек оказывает сопротивление или его тащат. Вскрытие обнаружило очень слабые следы на левой руке г-на Забчекова и сильные ушибы на его правой руке (см. пп. 55,56, 58 и 95 выше). Также сообщалось, что в какой-то момент он был прикован наручниками к дереву. Поэтому представляется маловероятным, что повреждение на его правом запястье было результатом нормального использования тесных наручников. Другие два возможных объяснения – что г-н Забчеков сопротивлялся или его тащили – предполагают возможность жестокого с ним обращения.

Наконец, Суд не находит информацию о предполагаемой болезни г-на Забчекова достоверной или относящейся к делу. Она была основана на его собственных заявлениях или заявлениях его матери в условиях допроса в связи с обвинениями в совершении преступления и, в любом случае, не может вести ни к каким значимым выводам относительно перелома черепа или других повреждений (см. пп. 96-98 выше).

Таким образом, предложенный Правительством вывод, что повреждения г-на Забчекова связаны с его падениями – будучи исследованным в свете всех сопутствующих фактов – не представляется вероятным.

120. Оценивая доказательства по настоящему делу, Суд, кроме того, придает значительный вес информации о том, что полицейские вели себя подозрительно, и о том, что власти сочли их свидетельства достоверными, несмотря на серьезные указания, требующие предосторожности.

Примеры подозрительного поведения полицейских следующие: между 3 часами утра и 5 часами утра 29 января 1996 г. они задерживали контакт г-на Забчекова с врачом и, возможно, пытались выбрать врача, который бы его осмотрел (см. пп. 32-40 выше); их очевидно ложные утверждения в ответ на вопросы д-ра Михайлова о том, что г-н Забчеков был приведен в отделение полиции в том же состоянии, в каком увидел его врач около 5 часов утра (см. п. 39 выше); и тот факт, что с записями о задержании были произведены махинации (см. пп. 41-46 выше) и что г-н Забчеков был записан post factum как “неустановленное лицо”, хотя он был хорошо известен полицейским как подозреваемый в совершении краж и был ими узнан сразу же при их встрече (см. пп. 25, 42 и 96-98 выше).

Эти факты являлись важными указаниями, требовавшими тщательного расследования; такое расследование не было предпринято.

121. Принимая во внимание все относящиеся к делу обстоятельства, Суд, таким образом, находит неправдоподобными объяснения смерти г-на Забчекова, данные Правительством и основанные на выводах второго судебно-медицинского заключения относительно времени нанесения повреждения и предположении, что юноша мог получить травму сам, упав на землю. Иных объяснений Правительство не представило.

122. Соответственно, нарушение статьи 2 Конвенции имело место.

I. В. Предполагаемое неоказание своевременной медицинской помощи

1. Аргументы сторон в Суде

123. Заявительница утверждала, что хотя офицеры полиции видели, что юноша дрожит, они надолго задержали медицинское вмешательство посредством ряда подозрительных действий между 3 и 5 часами утра. По мнению заявительницы, наиболее вероятным объяснением этому является то, что имела место попытка избежать контакта между г-ном Забчековым и независимым врачом, который мог бы обнаружить свидетельства жестокого обращения с ним. В противном случае это было проявлением безответственного невнимания к благополучию задержанного. В любом случае задержка была фатальной.

124. Правительство утверждало, что полиция не может быть ответственной за то, что ее сотрудники не поняли, что г-н Забчеков нуждается в срочной медицинской помощи. Когда полицейские впервые его увидели, было темно. Кроме того, он был пьян, все его тело было в грязи, и волосы скрывали ушиб над левой бровью. Состояние г-на Забчекова приписали воздействию алкогольного опьянения. На недомогание он ни разу не пожаловался. Тот факт, что во время “светлого интервала” не были заметны какие-либо признаки серьезных проблем, был подтвержден медицинскими экспертами.

2. Оценка Суда

 

125. Суд, ссылаясь на установленное им в отношении подозрительного поведения полицейских (см. п. 120 выше), замечает, что они отсрочили предоставление медицинской помощи г-ну Забчекову и это имело решающее значение для последовавшего смертельного исхода.

126. Позиция Правительства состояла в том, что офицеры полиции, не будучи врачами-профессионалами, не могут подвергаться критике за то, что не распознали необходимость срочной медицинской помощи.

127. Этот аргумент, однако, не имеет отношения к делу, поскольку не оспаривается, что в определенный момент после 3 часов утра полицейские поняли, что состояние г-на Забчекова ухудшается. Даже тогда, вместо того, чтобы вызвать скорую помощь, они связались со своими коллегами, задержавшими юношу. Эти офицеры, находившиеся на дежурстве, посчитали уместным оставить свои задачи по патрулированию и поехать обратно в отделение, чтобы выяснить ситуацию. Увидев состояние г-на Забчекова, они потратили время на то, чтобы поехать в больницу и затем вернуться в сопровождении машины скорой помощи, вместо того, чтобы вызвать ее (см. пп. 32-40 выше).

128. Кроме того, особенно важно, что материалы дела не содержат никакой критики или неодобрения подобного отношения к состоянию здоровья задержанного.

129. Первое медицинское заключение и экспертиза, представленная заявительницей, содержат выводы о том, что задержка в предоставлении медицинской помощи была фатальной (см. пп 59 и 95 выше).

130. Суд таким образом находит, что поведение полицейских офицеров между 3  и 5 часами утра 29 января 1996 г. и отсутствие какой-либо реакции на это со стороны властей составляют нарушение обязательства государства охранять жизнь лиц, находящихся под стражей.

131. Таким образом, в этом отношении имело место нарушение статьи 2 п. 1 Конвенции.

I. С. Предполагаемая неэффективность расследования

1.  Аргументы сторон в Суде

132. Заявительница полагала, что расследование в связи со смертью ее сына было неэффективным, поскольку государственные органы не исследовали, inter alia: имевшую место post hoc подделку записей о задержании, несмертельные телесные повреждения, странное поведение офицеров полиции между 3 и 5 часами утра, причину ссоры между двумя врачами около 5 часов утра и тот факт, что в первой информации, полученной семьей заявительницы о смерти г-на Забчекова не было упоминания о его задержании.

133. Далее заявительница утверждала, что из-за традиционных связей между прокурорами, следователями и полицией и отсутствия во время рассматриваемых событий процедуры судебного пересмотра решений об отказе уголовного преследования, государственные органы, ответственные за расследование жестокого обращения со стороны полиции, не были в достаточной степени независимы и беспристрастны.

Кроме того, это, по ее утверждению, отражает более широкую тенденцию, отмеченную международными организациями. Заявительница сослалась на Доклад Специального докладчика по проблемам применения пыток, представленный Комиссии ООН по правам человека (Документ ООН E/CN.4/1997/7/ от 10 января 1997 г), который в п. 9 гласит:

“Специальный докладчик выражает озабоченность частотой предполагаемых пыток или жестокого обращения, иногда влекущих за собой смерть, в отношении лиц, содержащихся под стражей в полиции (в Болгарии). Редкость каких-либо дисциплинарных мер и расследований, приводящих к уголовному преследованию, равно как и практическое отсутствие успешного преследования виновных, может вести лишь к [усилению] климата безнаказанности. Он полагает, что Правительство должно установить меры, обеспечивающие на постоянной основе независимый мониторинг практик ареста, содержания под стражей и допросов, применяемых соответствующими правоохранительными органами”.

134. Наконец, заявительница утверждала, что власти несколько раз давали ей  неверную информацию о ходе и результатах расследования и не предоставляли ей полного доступа к материалам дела до февраля 1997 г., т. е. в течение более чем года после смерти ее сына.

135. Правительство заявило, ссылаясь на многочисленные допросы, заключения экспертизы и другие следственные действия, что расследование было скорым и тщательным. Заявительнице была предоставлена возможность ознакомиться с материалами дела и подать жалобы и ходатайства относительно дальнейшего расследования. Ее просьба об эксгумации была справедливо отклонена, поскольку было достоверно установлено, что ребра г-на Забчекова были целы.

2. Оценка Суда

(а) Общие принципы

136. Суд повторяет, что предусмотренная статьей 2 Конвенции обязанность гарантировать право на жизнь, взятая в сочетании с предусмотренной статьей 1 Конвенции общей обязанностью государства “обеспечивать каждому человеку, находящемуся под [его] юрисдикцией, права и свободы, определенные в [...] Конвенции”, подразумевает осуществление – в какой-либо форме – эффективного официального расследования в случаях причинения смерти в результате применения силы. Расследование должно быть, inter alia, тщательным, беспристрастным и детальным (см. вышеупомянутое решение по делу Макканна и других, пп. 161-163; решение по делу Кайя (Kaya) против Турции от 19 февраля 1998 г., Сб. 1998-I, с. 329, п. 105, и Чакичи (Зakici) против Турции [GC], № 23657/94, ECHR 1999-IV, п. 86).

137. Основная цель такого расследования заключается в обеспечении эффективного применения национальных норм, гарантирующих право на жизнь, а в делах, касающихся государственных должностных лиц, –  в обеспечении ответственности последних за факты смерти, возникшие по их вине (см., например, mutatis mutandis, решение по делу Ильхан (İlhan) против Турции [GC], № 22277/93, ECHR 2000-VII, п. 63).

138. Для того чтобы расследование предполагаемого противозаконного причинения смерти, совершенного сотрудниками государственных органов, было эффективным, лица, ответственные за расследование и его осуществляющие, должны быть независимы от лиц, принимавших непосредственное участие в событиях (см., например, решение по делу Гюлеч (Gьleз) против Турции от 27 июля 1998 г., Сб. 1998-IV, пп. 81-82, и Ёгур (Цğur) против Турции [GC], № 21954/93, ECHR 1999-III, пп. 91-92). Это подразумевает не только отсутствие иерархической или институциональной связи, но также фактическую независимость (см., например, решение по делу Эрги (Ergı) против Турции от 28 июля 1998 г., Сб. 1998-IV, пп. 83-84, в котором прокурор, ведущий следствие по факту смерти девочки во время предполагаемого столкновения не проявил достаточную независимость, поскольку в значительной степени опирался на информацию, предоставленную жандармами, принимавшими непосредственное участие в инциденте).

139. Расследование также должно быть эффективным в том смысле, что оно должно приводить к установлению и наказанию виновных лиц. Данное обязательство относится не к результату, а к средствам. Компетентные власти должны были предпринять все доступные им разумные действия для того, чтобы собрать доказательства, связанные с инцидентом, включая, inter alia, показания очевидцев, заключения судебных экспертов и – там, где это уместно, – вскрытие, которое предоставляет полное и точное описание повреждений и объективный анализ клинических данных, включая причину смерти (см., например, о вскрытиях, вышеупомянутое дело Салмана, п. 106; о свидетелях - дело Танрикулу (Tanrıkulu) против Турции [GC], № 23763/94, ECHR 1999-IV, п. 109; о судебной экспертизе - Гюль (Gьl) против Турции, № 22676/93, п. 89, от 14 декабря 2000).

Любой недостаток, допущенный при осуществлении расследования, который может сказаться на возможности установления причины смерти или ответственного лица, ставит вопрос о несоответствии расследования критерию требуемого стандарта эффективности.

140. В целях обеспечения на практике (и в теории) подотчетности должностных лиц, и поддержания уверенности общества в приверженности должностных лиц идее верховенства права и предотвращения любой возможности пособничества или терпимости к противоправным действиям должен существовать высокий уровень общественного контроля над процессом или результатами расследования. Требуемая степень общественного контроля может быть различной в зависимости от конкретного случая. Однако при любых обстоятельствах ближайшие родственники жертвы должны иметь доступ к процессу в той степени, в какой это необходимо для защиты его или ее законных интересов (см. вышеупомянутое решение по делу Гюлеч, с. 1733, п. 82, в котором отец жертвы не был поставлен в известность о решении не возбуждать уголовное преследование; вышеупомянутое дело Ёгур, п. 92, в котором семья жертвы не имела доступа к материалам следствия и судебного дела, и вышеупомянутое дело Гюль, п. 93; полное изложение относящихся к делу прецедентов см. в решении по делу Маккерр против Соединенного Королевства, № 28883/95, пп.111-115, ECHR 2001-III).

(b) Применение этих принципов в настоящем деле

141. Суд согласен с Правительством в том, что по настоящему делу были предприняты многочисленные следственные действия. Расследование началось незамедлительно, и власти вели активную работу. Было произведено вскрытие, большинство свидетелей неоднократно допрашивались, были организованы две очные ставки и реконструкция событий, а также собраны и проанализированы другие имеющие отношение к делу свидетельства.

142. Суд, однако, отмечает, что отсутствие в материалах вскрытия морфологических данных и указаний на отсутствие или наличие “противоударных (contre-coup) повреждений” сделало невозможным установление предмета, вызвавшего перелом черепа.

Кроме того, большое значение имеет то, что полицейских ни разу не попросили объяснить, почему был подделан реестр задержаний, почему они не вызвали скорую помощь немедленно или почему они предположительно предоставили д-ру Михайлову ложную информацию. Это были ключевые вопросы, которые по всей очевидности должны были быть заданы на допросах и очных ставках.

Реконструкция событий, проведенная 20 марта 1996 г., была – по неясным причинам – связана исключительно с тем, сколько раз и где г-н Забчеков упал на землю при попытке к бегству, и не затрагивала событий, происходивших в отделении полиции, моментов между арестом юноши и его прибытием в отделение, и времени, когда он лежал на земле, прикованный наручниками к дереву или был наедине с сержантом Мутафовым (С.) и его другом D. (см. пп. 21,26, 29-40 и 68 выше).

Кроме того, нет сведений о каком-либо своевременном появлении следователя на месте ареста г-на Забчекова на улице Бели Лом. Это место посетил около 11.00 утра 29 января 1996 г. офицер полиции из того же отделения, что и участвовавшие в событиях полицейские.

Наконец, расследование было сосредоточено на вопросах происхождения и времени получения травмы черепа и почти не исследовало другие следы на теле юноши.

Правительство не дало никакого объяснения этим упущениям.

143. Суд также ссылается на выше установленный им факт признания государственными органами показаний полицейских вполне достоверными, несмотря на их подозрительное поведение, и принятие – без внимания к очевидным противоречиям между двумя медицинскими заключениями и попыток разъяснения расхождений – выводов второго заключения (см. п. 120 выше). В действительности, решение органов прокуратуры закрыть следствие опиралось исключительно на мнение относительно времени получения травмы, изложенное во втором медицинском заключении, мнение, основанное на весьма спорном анализе (см. пп. 79, 81, 84 и 88-90 выше).

144. Суд поэтому находит, что расследование было лишено требуемой объективности и тщательности, что решительным образом подорвало его способность установить причину смерти г-на Забчекова и ответственных за это лиц. Поэтому его эффективность нельзя измерить количеством представленных отчетов, допрошенных свидетелей или иных предпринятых следственных действий.

145. В дополнение к этому заявительница утверждала, что недостатки следствия в данном деле явились результатом общей проблемы отсутствия независимости, беспристрастности и подотчетности обществу  государственных органов, осуществляющих следствие в связи с фактами жестокого обращения со стороны полиции.

В этих конкретных обстоятельствах, уже установив, что расследование по факту смерти ее сына было недостаточно объективным и тщательным, Суд не нуждается в вынесении решения по этим дополнительным аспектам ее жалобы.

146. Суд находит, что нарушение государством-ответчиком своего обязательства по статье 2 п. 1 Конвенции провести эффективное расследование по факту смерти г-на Забчекова имело место.

(1) ii. Предполагаемое нарушение статьи 3 Конвенции

147. Заявительница жаловалась на то, что ее сын перед смертью подвергся жестокому обращению. Она ссылалась на статью 3 Конвенции, которая гласит:

“Никто не должен подвергаться пыткам и бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию”.

148. Позиции сторон в сжатой форме содержатся в пп. 103-108 выше.

149. Суд выше установил, что Правительство не представило правдоподобных объяснений фактам появления повреждений на теле г-на Забчекова.

Эти повреждения указывают на бесчеловечное обращение, превышающее порог жестокости в соответствии со статьей 3 Конвенции.

Следовательно, нарушение этого положения имело место.

150. Суд не считает необходимым проводить отдельное исследование обстоятельств по статье 3 в отношении упущений следствия (см. решение по делу Махмут Кайя (Mahmut Kaya) против Турции, № 22535/93, ECHR 2000-III, п. 120), поскольку уже исследовал этот вопрос в связи со статьей 2 Конвенции (см. пп. 132-146 выше).

(1) III. Предполагаемое нарушение статьи 5 Конвенции

151. Основываясь на положениях статьи 5 Конвенции, заявительница утверждала, что содержание ее сына под стражей в ночь с 28 на 29 января 1996 г. было незаконным, поскольку не был получен законный ордер на задержание и оно не было должным образом документировано.

Статья 5 Конвенции, в том, что касается настоящего дела, гласит следующее:

“1. Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом:

...

(с) законный арест или задержание лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным судебным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение им правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения...”

152. Заявительница утверждала, что было бы абсурдно считать – как это делало Правительство – что установленный законом 24-часовой временной предел для полицейского задержания начался с того момента, когда была установлена личность арестованного. В болгарском законодательстве такое правило отсутствует. Любое задержание без письменного предписания нарушает раздел 35 Закона о национальной полиции. Кроме того, в настоящем деле полицейские опознали г-на Забчекова сразу же и обратились к нему по имени.

153. Правительство заявило, что в то время, когда он был приведен в отделение полиции, г-н Забчеков не являлся “задержанным” по смыслу раздела 35 Закона о национальной полиции, поскольку его личность не была установлена. Было необходимо дождаться, пока он протрезвеет, чтобы установить его личность с целью определения необходимости задержания. Поэтому письменный ордер на его задержание не требовался. Такой ордер не мог быть выписан на человека, личность которого была неизвестна.

Далее Правительство утверждало, что материальные правовые основания для законного задержания имелись в любом случае: г-н Забчеков был пойман при попытке кражи и был препровожден в отделение полиции для установления личности.

154. Суд повторяет, что выражения “законный” и “соответствующий порядку, установленному законом” в статье 5 п. 1 Конвенции по существу относятся к национальному законодательству и утверждают обязанность соответствия его материальным и процессуальным нормам. В дополнение к этому они требуют, чтобы любое лишение свободы соответствовало целям статьи 5, а именно защите от произвола. Более того, Суд должен убедиться, соответствует ли само внутреннее законодательство Конвенции, включая выраженные или подразумевающиеся в ней общие принципы (см., в числе прочих, решение по делу Граусулис (Grausulys) против Литвы, № 36743/97 от 10 октября 2000 г., не включено в Сборник, п. 39).

Задержание лица без уведомления является полным отрицанием основополагающих гарантий статьи 5 Конвенции и обнаруживает серьезнейшее нарушение этого положения. Отсутствие документации относительно таких вопросов, как дата, время и место задержания, имя задержанного, причины задержания и имя осуществившего его лица должны рассматриваться как несовместимые с требованиями законности и с самой целью статьи 5 Конвенции (см. решение по делу Курт (Kurt) против Турции от 25 мая 1998 г., Сб. 1998-III, п. 125, и вышеупомянутое дело Чакичи, пп. 104 и 105).

155. В настоящем деле не оспаривается, что задержание г-на Забчекова было произведено не на основании письменного ордера, как этого требует раздел 35 Закона о национальной полиции. Вопреки мнению Правительства, это положение не может быть разумно истолковано как разрешающее заключение без законного предписания тогда, когда имеются сомнения относительно личности задержанного: подобное толкование противоречит элементарным гарантиям статьи 5 Конвенции, поскольку это означало бы неограниченное дозволение на задержания без оснований. Кроме того, в настоящем деле полицейские опознали г-на Забчекова непосредственно в момент ареста.

Отсюда следует, что задержание сына заявительницы было незаконным.

156. Заявительница утверждала, что власти пытались скрыть сам факт задержания ее сына, и первая информация, которую семья получила о его смерти, не содержала никаких упоминаний о его заключении под стражу (см. пп. 49 и 61 выше).

Суд замечает, что лишение г-на Забчекова свободы с самого начала не было зафиксировано письменно, и позднее реестр в отделении полиции был подделан. Подозрительное поведение полицейских между 3 и 5 часами утра 29 января 1996 г. является еще одним моментом, который может привести к заключению, что была попытка скрыть факт задержания сына заявительницы (см. пп. 30, 32-40 и 41-46 выше).

Так как эта попытка в результате оказалась безуспешной, Суд не будет рассматривать вопрос о том, может ли здесь возникнуть вопрос ответственности государства за задержание без уведомления.

157. Отсутствия письменного ордера и должного документационного оформления задержания г-на Забчекова достаточно для того, чтобы Суд счел, что его заключение в течение нескольких часов 29 января 1996 г. было нарушением внутреннего законодательства и противоречило требованиям должного документального оформления факта лишения свободы, которые предполагаются статьей 5 Конвенции.

Таким образом, нарушение статьи 5 п. 1 Конвенции имело место.

IV. Предполагаемое нарушение статьи 13 Конвенции

 

158. В связи со статьей 13 Конвенции заявительница жаловалась на предполагаемое отсутствие эффективных правовых средств защиты в отношении нарушений ст. 2 и 3.

Статья 13 Конвенции гласит:

“Каждый человек, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективные средства правовой защиты перед государственным органом даже в том случае, если такое нарушение совершено лицами, действовавшими в официальном качестве”.

159. Заявительница указала, что уголовное расследование не было эффективным, ссылаясь на свои жалобы на основании статей 2 и 3 Конвенции. Она добавила, что в рассматриваемое время не существовало средств судебной защиты в отношении решения прокурора о прекращении уголовного разбирательства.

160. Правительство сослалось на свои замечания в отношении предполагаемых нарушений статей 2 и 3 и указало, что заявительница могла обратиться с просьбой о вступлении в уголовный процесс в качестве частного обвинителя или гражданского истца.

161. Статья 13 Конвенции гарантирует доступность на национальном уровне средств защиты, позволяющих осуществлять права и свободы, закрепленные в Конвенции, в любом виде, в котором они могут быть обеспечены национальным законодательством. Таким образом, статья 13 требует, чтобы законодательное положение, устанавливающее внутригосударственное средство защиты, касалось существа “обоснованной в соответствии с Конвенцией жалобы” и предоставляло соответствующее удовлетворение, хотя Договаривающимся Государствам предоставляется некоторая свобода усмотрения относительно того, каким образом они будут соблюдать свои обязательства в связи с данным положением Конвенции. Объем и сфера обязательств по статье 13 могут быть различными в зависимости от характера жалобы заявителя на нарушение Конвенции. Однако средство защиты, требуемое статьей 13, должно быть “эффективным” как в юридическом, так и в практическом отношении.

Там, где речь идет о нарушении одного или более прав, гарантированных Конвенцией, жертва должна иметь возможность воспользоваться средствами установления ответственности государственных служащих или органов, отвечающих за это нарушение. Кроме того, в соответствующих случаях компенсация за материальный и моральный ущерб, вытекающий из нарушения, должна быть в принципе доступной в качестве одного из вариантов возможного возмещения (см. недавний прецедент, дело T.П. и К.М. (T.P. and K.M.) против Соединенного Королевства [GC], № 28945/95, ECHR 2001-V, п. 107).

В случаях подозрительных смертей, принимая во внимание фундаментальную важность права на охрану жизни, статья 13 требует в дополнение к выплате компенсации, где это необходимо, проведения тщательного и эффективного расследования, способного привести к установлению и наказанию ответственных за лишение жизни, включая эффективный доступ лица, подавшего жалобу, к процедуре расследования (см. вышеупомянутое решение по делу Кайя, п. 107, вышеупомянутое решение по делу Эрги, п. 98;, вышеупомянутое дело Салмана, п. 123; и дело Великовой, п. 89).

162. Суд находит, что жалоба заявительницы на нарушение положений статей 2 и 3 Конвенции в отношении смерти ее сына и жестокого обращения с ним является обоснованной, и что в целях статьи 13 Конвенции она, соответственно, должна была иметь возможность воспользоваться эффективными в практическом отношении средствами защиты, способными привести к установлению и наказанию виновных и присуждению ей компенсации.

Однако в обстоятельствах, в которых – как в данном случае и в вышеупомянутом деле г-жи Великовой – уголовное расследование по факту подозрительной смерти было неэффективным, так как было лишено достаточной объективности и тщательности (см. пп. 141-146 выше); и, следовательно, эффективность любого другого средства, которое могло бы существовать, включая средство, на которое ссылалось Правительство (право заявительницы вступить в уголовное расследование в качестве стороны в гражданском иске), была подорвана, Суд находит, что государство не выполнило свои обязательства, предусмотренные статьей 13 Конвенции.

Следовательно, нарушение статьи 13 Конвенции имело место.

V. Предполагаемое нарушение статьи  14 Конвенции

163.  В соответствии со статьей 14 в сочетании со статьями 2, 3 и 13 Конвенции заявительница жаловалась на то, что отношение офицеров полиции и следственных органов к ее сыну как к цыгану (ромэ) было решающим фактором в их отношении и действиях.

Статья 14 Конвенции гласит:

“Пользование правами и свободами, признанными в ... Конвенции, должно быть обеспечено без какой-либо дискриминации по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, принадлежности к национальным меньшинствам, имущественного положения, рождения или любым иным обстоятельствам”.

164. Заявительница сочла поразительным, что некоторые из полицейских были не в состоянии воздержаться от того, чтобы не называть г-на Забчекова “цыганом” даже в официальных заявлениях. Она полагала, что упоминание о происхождении ее сына и действия полиции и следственных органов должны рассматриваться в широком контексте систематического расизма и враждебности, которые неоднократно демонстрировали правоохранительные органы Болгарии. Это отношение подробно отражено в документах межправительственных и правозащитных организаций.

165. Правительство заявило, что доказательства каких-либо действий со стороны властей, которые были бы мотивированы расовыми мотивами, отсутствуют. Тот факт, что в некоторых заявлениях г-на Забчекова называют “цыганом”, доказательством не является.

166. Суд повторяет, что доказательства, “исключающие разумные сомнение” могут следовать из факта сосуществования достаточно убедительных, очевидных и согласующихся друг с другом заключений на основании фактов или аналогичных неопровергнутых презумпций факта (см. п. 111 выше и упомянутые в нем прецеденты).

Суд, следовательно, должен дать оценку всем относящимся к делу фактам, включая любые выводы, которые можно сделать из представленной заявительницей общей информации о предположительном существовании дискриминационного отношения.

167. Он напоминает, что в п. 94 решения по делу Великовой им была исследована очень похожая жалоба, где было установлено:

“Суд замечает, что жалоба заявительницы по статье 14 опирается на ряд серьезных аргументов. Он также отмечает, что государство-ответчик не смогло представить правдоподобных объяснений в связи с обстоятельствами смерти г-на Цончева (Tsonchev) и в связи с причинами, по которым следствие не предприняло некоторые основополагающе и необходимые шаги, которые могли бы пролить свет на события...

Суд, однако, напоминает, что стандарт доказательства, требуемого в соответствии с Конвенцией - это “доказательство, исключающее разумные сомнения”. Имеющиеся в его распоряжении материалы не позволяют Суду сделать заключение, исключающее разумные сомнения, что убийство г-на Цончева и отсутствие его осмысленного расследования были мотивированы расовыми предрассудками, как утверждала заявительница. Отсюда следует, что не установлено нарушение статьи 14 Конвенции”.

168. Суд находит, что в настоящем деле жалобы заявительницы также основаны на серьезных аргументах. Он, однако, не в состоянии прийти к заключению о наличии доказательств, исключающих разумные сомнения.

Следовательно, нарушение статьи 14 Конвенции отсутствует.

VI. Применение статьи 41 Конвенции

 

169. Статья 41 Конвенции гласит:

“Если Суд объявляет, что имело место нарушение положений Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного возмещения, Суд, в случае необходимости, присуждает выплату справедливой компенсации потерпевшей стороне”.

I. А. Ущерб

170. Заявительница требовала 19 050 евро (EUR) в возмещение морального вреда:  сумму, которая включает 15 250 евро в отношении горя и страданий, вызванных нарушением прав ее сына по Конвенции, и 3 800 евро в отношении страданий, которые она перенесла из-за жестокого обращения с ее сыном и в связи с его смертью и неадекватным характером реакции компетентных властей.

171. Правительство возразило, что, поскольку статья 362 п. 1(4) Уголовно-процессуального кодекса Болгарии устанавливает возможность возобновления уголовного разбирательства по делам, в связи с которыми Европейский Суд по правам человека установил нарушение Конвенции, заявительница должна – в случае если Суд найдет нарушения в данном деле – обратиться с гражданским иском о возмещении ущерба по возобновлении уголовного разбирательства.

Правительство также утверждало, что, принимая во внимание экономическое положение в стране, требования о размере возмещения чрезмерны. Затребованная сумма в 371 раз превышает минимальную месячную заработную плату. По мнению Правительства, предложенное заявительницей сравнение с турецкими делами некорректно, поскольку в Турции минимальная месячная заработная плата на 50% выше, чем в Болгарии.

Наконец, Правительство предупредило об опасности назначения Судом чрезмерно высоких сумм возмещения.

172. Суд отмечает, что положение болгарского Уголовно-процессуального кодекса, на которое сослалось Правительство, касается возобновления уголовного разбирательства, которое было прекращено решением суда, тогда как следствие по делу заявительницы было прекращено решением органов прокуратуры. Следовательно, неясно, требует ли болгарский уголовно-процессуальный кодекс возобновления следствия после решения Суда в настоящем деле.

Кроме того, статья 41 Конвенции не требует, чтобы заявители вторично исчерпали внутренние средства защиты, чтобы получить справедливое возмещение, если они уже однажды безрезультатно сделали это в отношении своих жалоб по существу. Формулировка этого положения – в том, что относится к возможности возмещения по внутреннему законодательству – устанавливает норму, относящуюся к обоснованности вопроса о справедливом возмещении (см. решение по делу Де Вильде, Омс и Версип (De Wilde, Ooms and Versyp) против Бельгии (справедливое возмещение) от 10 марта 1972, серия А, т.14, п. 16).

В этой связи Суд полагает, что ни гипотетическая возможность возобновления следствия через много лет после смерти сына заявительницы, находившегося под стражей в полиции, и после первого неэффективного расследования, ни возможность обратиться с гражданским иском, который будет иметь успех лишь в том случае, если новое расследование принесет результаты, не могут быть разумно истолкованы как restitutio in integrum по внутреннему законодательству.

173. Суд, учитывая свои решения по подобным делам (упомянутое выше дело Великовой) и тот факт, что данное дело связано со смертью семнадцатилетнего юноши под стражей в полиции, назначает выплату затребованной в качестве возмещения морального вреда суммы в полном объеме.

B.  Судебные издержки и расходы

174. Заявительница потребовала 3 800 долларов США за 95 часов работы юриста по ставке 40 долларов за час. Она представила копию контракта, заключенного ею с ее адвокатом и почасовой отчет о работе.

175. Правительство выразило мнение, что почасовое соглашение между заявительницей и ее адвокатом было “абсурдным”, а ставка в 40 долларов за час – чрезмерной и даже безнравственной, поскольку адвокаты обязаны оказывать помощь людям с ограниченными средствами.

176. Суд повторяет, что в соответствии со статьей 41 Конвенции подлежат покрытию только те необходимые расходы и издержки, которые в действительности были понесены, и сумма которых разумна (см., среди других источников, дело Николова (Nikolova) против Болгарии [GC], № 31195/96, ECHR 1999-II, п. 79).

Он далее отмечает, что Правительство не оспаривало почасовой отчет, представленный заявительницей. Суд не находит никакого указания на то, что указанное количество часов превышает реально проделанную адвокатом работу, необходимую для представления интересов заявительницы.

Что касается почасовой ставки в 40 долларов, не было установлено, что эта ставка выше, чем те, которые устанавливают, к примеру, ведущие юридические фирмы Болгарии.

Конвертировав в евро затребованную сумму и вычтя сумму в 762,25 евро (5000 французских франков), выплаченных Советом Европы за юридические услуги, Суд присуждает заявительнице 3 500 евро в качестве покрытия судебных расходов и издержек.

С. Проценты за просрочку выплаты компенсации

177. Согласно имеющейся у Суда информации, установленная в Болгарии процентная ставка, применимая к требованиям, выраженным в иностранной конвертируемой валюте, на день вынесения нестоящего решения составляет 13,65% годовых.

По этим основаниям Суд

1.  Постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 2 Конвенции в отношении смерти сына заявительницы;

2.  Постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 2 Конвенции в отношении неоказания своевременной медицинской помощи государственными органами;

3.  Постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 2 Конвенции в отношении обязательства государства-ответчика провести эффективное расследование;

4.  Постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 3 Конвенции;

5.  Постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 5 Конвенции;

6.  Постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 13 Конвенции;

7.  Постановил шестью голосами против одного, что не было нарушения статьи 14 Конвенции;

8.  Постановил единогласно,

(а) что государство-ответчик должно выплатить заявительнице, в течение трех месяцев с момента, когда данное решение станет окончательным в соответствии со статьей 44 п. 2 Конвенции, следующие суммы, включая любой подлежащий уплате налог на добавленную стоимость:

(i)   19 050 (девятнадцать тысяч пятьдесят евро) в возмещение морального вреда и

(ii)  3 500 (три тысячи пятьсот евро) в возмещение судебных издержек и расходов,

и что обе суммы должны быть конвертированы в национальную валюту государства-ответчика по курсу, действительному на день выплаты;

(b) что подлежат выплате проценты по ставке 13,65% годовых с момента истечения вышеупомянутых трех месяцев до окончательного расчета;

9.  Отклонил единогласно оставшуюся часть требований заявительницы о справедливом возмещении.

Совершено на английском языке в письменном виде 13 июня 2002 г., в соответствии с правилом 77 пп. 2 и 3 Регламента Суда.

(i)  Эрик Фриберг,

Грефье

Христос Родзакис,

Председатель

В соответствии со статьей 45 п. 2 Конвенции и правилом 74 п. 2 Регламента Суда, к данному решению прилагается частично особое мнение г-на Бонелло.

 

 

Частично особое мнение судьи Бонелло

1.  Я согласен с моими коллегами по всем пунктам, кроме одного. Я не смог подписаться под мнением большинства о том, что в настоящем деле не был нарушен запрет на дискриминацию (статья 14).

2.  Меня чрезвычайно беспокоит то, что Суд за более чем 50 лет упорного юридического исследования до сих пор не установил ни единого случая нарушения права на жизнь (статья 2) или права не подвергаться пыткам или иному унизительному или бесчеловечному обращению или наказанию (статья 3), вызванного расой, цветом кожи или национальным происхождением жертвы[1]. Пролистывая анналы Суда, непосвященный наблюдатель сможет вполне обоснованно заключить, что на протяжении более чем 50 лет демократическая Европа была свободна от всякого подозрения в расизме, нетерпимости или ксенофобии. Европа, образ которой возникает в прецедентах Европейского Суда – это образцовая гавань этнического братства, в которой народы самого различного происхождения сосуществуют без всяких неприятностей, предрассудков или взаимных обвинений. Настоящее дело только укрепляет это заблуждение.

3.  Часто и регулярно Суд признает, что члены уязвимых меньшинств лишаются жизни или подвергаются отвратительному обращению в нарушение статьи 3; но ни разу Суд не установил, что это связано с их этнической принадлежностью. Курдов, темнокожих, мусульман, цыган (ромэ) и представителей иных этнических меньшинств вновь и вновь убивают, пытают или калечат, однако Суд никак не убедить, что их раса, цвет кожи, этническое или национальное происхождение имеют к этому какое-то отношение. Несчастья регулярно посещают находящиеся в ущемленном положении группы меньшинств, однако это всего лишь результат удачного совпадения.

4.  В корне этого вредоносного бегства от действительности лежит стандарт доказывания, который Суд сам себе навязал: “Суд напоминает, что в соответствии с Конвенцией стандартом доказывания является “доказательство, исключающее разумные сомнения”[2]. Большинство сочло, что в настоящем деле “разумные сомнения” не были «исключены» и посчитало, что в смерти 17-летнего цыгана (ромэ), Ангела Забчекова, – последовавшей за проявлением пристального внимания к нему сотрудников полиции – его этническая принадлежность не была “решающим фактором” для тех полицейских, которые обеспечили молодому цыгану скорейший путь из Разграда в вечность.

5.  Эта неспособность установить связь между физическим насилием и этнической принадлежностью сохраняется, несмотря на то, что сигналы тревоги об «особом» отношении, которое болгарская полиция проявляет к цыганам (ромэ) в нарушение статей 2 и 3, звучат настойчиво и громко: это третье дело, связанное со смертью или зверствами над цыганами, попавшими в руки болгарской полиции, решение по которому выносит Суд (см. решения по делу Асенова и других и по делу Великовой). Согласно отчетам межправительственных организаций и правозащитных групп, болгарские правоохранительные органы могут похвастаться незавидным первенством в мотивированном расовыми предрассудками жестоком обращении с цыганами.

Организация “Международная амнистия” (Amnesty International) в отрезвляюще подробном отчете, сконцентрированном на склонности полицейских к жестокости над цыганами, пишет: “Многие жертвы избиения и других видов жестокого обращения со стороны полиции являются цыганами... “Международная амнистия” выразила свою озабоченность болгарским властям в связи с двумя другими случаями массовых избиений во время полицейских рейдов в цыганские поселения, пятью случаями расового насилия, в которых цыгане не получили должной защиты, пятью случаями смертей при подозрительных обстоятельствах и девятью случаями пыток и жестокого обращения, в которых пострадала 21 жертва”.

В отчете далее говорится, что “проблема еще более осложняется традицией безнаказанности сотрудников правоохранительных органов, виновных в нарушении прав человека”[3]. В связи с неприкосновенностью полицейских перед уголовным преследованием, “Международная амнистия” добавляет, что она “озабочена преобладающей безнаказанностью полицейских при отсутствии должного и беспристрастного расследования подобных случаев болгарскими властями, что увеличивает риск расового насилия в отношении наиболее уязвимого этнического меньшинства в Болгарии”[4].

В другом отчете подчеркивается, что “по всей Болгарии цыгане (ромэ) подвергаются избиениям и иному жестокому обращению со стороны сотрудников правоохранительных органов. “Международная амнистия” полагает, что в большинстве случаев такое обращение мотивировано расовыми предрассудками и обеспокоена тем, что жестокое обращение с цыганами (ромэ) является одной из основных проблем в области прав человека в Болгарии”[5].

6.  Не только правозащитные группы выражают по этому поводу тревогу. Межправительственные организации, такие как Совет Европы и ООН, также отмечают существование этой проблемы. Специальный докладчик по вопросам внезаконных, произвольных и суммарных казней Комиссии ООН по правам человека также выражает беспокойство по поводу сообщений, указывающих на то, что лица, принадлежащие к цыганскому меньшинству (в Болгарии) являются главными жертвами полицейского насилия, в частности нарушения права на жизнь”[6]. Отчет Альваро Хиль-Роблеса, Комиссара Совета Европы по правам человека, по результатам его визита в Болгарию в декабре 2001 года также вносит свой вклад в общую картину положения цыган (ромэ) как меньшинства, выступающего в этой стране в качестве объекта дискриминационного обращения.

7.  Публикация «Профессия: заключенный. Данные о задержаниях цыган в Болгарии» (“Profession: prisoner. Roma in detention in Bulgaria”) также подробно документирует систему поведения, принятую в Болгарии работниками правоохранительных органов, укрепляемую почти автоматической безнаказанностью[7].

8.  Подобная негативная оценка систематической жестокости со стороны полиции против болгарских цыган (ромэ) была выражена другими правозащитными организациями, такими как Human Rights Project, Болгарский хельсинский комитет (Bulgaria Helsinki Committee) и Human Rights Watch.

9.  Ни одно положение Конвенции не устанавливает стандарт “доказательства, исключающего разумные сомнения”, представление которого Суд требует от жертвы, чтобы установить, что смерть или жестокое обращение были вызваны мотивами этнической неприязни. Напротив, статья 32 предоставляет Суду широчайшую свободу усмотрения относительно толкования и применения Конвенции. Конвенция требует как раз противоположного: чтобы ее положения надлежащим образом последовательно реализовались. Любое толкование Конвенции – во избежание искажения духа и буквы ее имеющей важное значение преамбулы – должно быть направлено на “обеспечение всеобщего и действенного признания и соблюдения” перечисленных гарантий.

Конвенция должна применяться Судом таким образом, чтобы гарантировать “не теоретические или иллюзорные права, но права практические и действенные”[8]. Нельзя изобрести более эффективный инструмент для обеспечения того, чтобы защита против расовой дискриминации стала иллюзорной и недейственной, чем требовать от жертвы соблюдение стандарта доказывания, которого в иных гражданско-правовых спорах не требуют ни от кого другого.

10. Суд ни разу не дал объяснения, не говоря уже об обосновании, почему стандарт доказывания, бремя которого возлагается на заявителя в связи со спором о правах человека, должен быть эквивалентным тому, который требуется от государства для получения обоснованного и достоверного уголовного приговора. В своем особом мнении по иному делу я уже отмежевался от приверженности к стандарту, который я считаю юридически негодным и практически недостижимым; стандарта, который способствует лишь тому, что вред, нанесенный правам человека – каким бы он ни был беззастенчивым и угрожающим – остается безнаказанным[9]. Эта доктрина лишь вознаграждает тех, кого Конвенция предпочла бы не видеть вознагражденными.

11. Мне безрадостно сознавать, что в важнейшем деле защиты против расовой дискриминации Суд плетется позади других ведущих правозащитных инстанций. Интерамериканский Суд по правам человека, например, установил стандарты гораздо более разумные. “Международная защита прав человека не должна смешиваться с уголовным правосудием. Государства предстают перед Судом не как обвиняемые по уголовному делу. Целью международного законодательства в области прав человека является не наказание тех лиц, которые виновны в нарушениях, а, скорее, защита жертв и обеспечение возмещения ущерба, нанесенного действиями ответственных за это государств”[10].

12. Также и Верховный Суд США, в делах, где возникает вопрос о стандартах и бремени доказывания при установлении факта расовой дискриминации, действует исходя из более эффективной и практически значимой позиции: должна быть заявлена в порядке prima facie (опровержимой презумпции) жалоба на факты дискриминации. Как только заявитель выступил с тем, что, на языке данного Суда, может быть названо «претензией, могущей быть опровергнутой», бремя доказывания возлагается на ответчика, который должен убедить Суд в законности и оправданности обжалуемых действий[11]. Этот достижимый и справедливый уровень доказательства на световые годы опережает принцип “доказательства, исключающего разумное сомнение”, который затрудняет европейскую систему защиты прав человека именно в тех областях, где приоритетом должна быть высочайшая степень защиты, а не высочайший уровень доказательства.

13. Пока Суд будет упорствовать в своем требовании, чтобы в спорах о правах человека применялся стандарт доказывания, который за 50 лет применения показал свою нереалистичность и неосуществимость, он будет, по сути дела, продолжать лишь на словах защищать те гарантии, практическое осуществление которых он сам же делает невозможными. Шаг вперед, на мой взгляд, состоит в радикальном и творческом переосмыслении подхода Суда, ведущего к устранению барьеров, которые в некоторых наиболее важных областях прав человека, делают Суд негодным опекуном Конвенции. Суд часто отвечал на вызов впечатляюще визионерскими решениями, и должен был бы, в вопросах этнической дискриминации с гордостью последовать собственной первопроходческой традиции.

14. Приходят на ум различные испытанные пути, с помощью которых можно достичь нового, лучшего равновесия между требованиями заявителя и государства. Один из них – перенос бремени доказывания: прием, который суд уже успешно применил, в то время как альтернативный подход сделал бы невозможным поиск истины. Так, например, смерть или повреждение во время содержания под стражей в полиции влечет за собой презумпцию (созданную практикой Суда), смещающую бремя представления удовлетворительных доказательств на государство[12].

15. Также Суд, в своем прогрессивном решении, постановил, что непредставление Правительством информации, к которой только оно имеет доступ, позволяет сделать вывод об обоснованности обвинений заявителя[13].

16. Применение Судом таких инструментов, как выводы из фактов, дающих основания для разумных сомнений[14], правовые презумпции и перенос бремени доказывания также оказались решающими в недавнем деле Чонка (Čonka), в котором Суд, вместо того, чтобы требовать от заявителей представления доказательств, исключающих разумные сомнения в том, что их выдворение было следствием политики коллективного выдворения, установил нарушение, начав с противоположного конца силлогизма: “Процедура, которой следовали (государственные органы) не позволила (Суду) устранить всякие сомнения в том, что депортация могла быть коллективной”[15].

17. Суд также посредством восхитительного процесса судебного творчества “создал” концепцию “процессуального нарушения” статьи 2[16] и, позднее, статьи 3[17]. Тот же самый ход рассуждений, который позволил обнаружить “процессуальное нарушение” предусмотренных этими статьями гарантий в фактах отсутствия расследования или неадекватного расследования смерти или жестокого обращения со стороны государства, должен вдохновить и мог бы оправдать решение о том, что нарушение статьи 14 в сочетании со статьями 2 или 3 – в тех случаях, в которых не было произведено эффективного расследования предполагаемого нарушения, – имело место.

18. Таким образом, в распоряжении Суда имеется значительный арсенал орудий, с помощью которых возможно выйти из тупика, не позволяющего ему в течение 50 лет деятельности осудить хотя бы один-единственный акт расовой дискриминации  в области лишения жизни или бесчеловечного обращения. В идеале он должен пересмотреть стандарты доказательства с целью сделать их более обоснованными с юридической точки зрения, исходящими или из перевеса свидетельств, или баланса вероятностей. В противном случае, он должен, на мой взгляд, постановить, что в случаях, когда член ущемляемой группы меньшинства терпит ущерб в обстоятельствах, когда расовая напряженность очень высока, а безнаказанность виновных – государственных служащих достигла уровня эпидемии, бремя доказывания того, что это событие не было мотивировано этническими соображениями, перекладывается на Правительство.

Отсюда вытекает, что в сфере действия статьи 14, как Суд это уже сделал относительно статей 2 и 3, Суд должен внести вклад в собственную концепцию “процессуального нарушения”, если материалы показывают, что случаи нарушения прав членов ущемленного меньшинства не были должным образом расследованы.

19. Это позволило бы соответствовать стандартам, созданным практикой Суда, гласящим, что “для того, чтобы Суд признал, что различие в обращении, основанное исключительно на признаке национальной принадлежности, соответствует положениям Конвенции, Правительство должно представить Суду достаточно веские основания в этом отношении”[18].

20. По причинам, коротко изложенным выше, я счел неизбежным голосовать за то, что нарушение статьи 14 имело место.



[1] Комиссия в 1974 г. постановила, что “дискриминационное обращение в отношении группы людей на основании расы может представлять собой унизительное обращение, если отличное отношение на каком-либо другом основании не вызвало бы подобного вопроса”, дело East African Asians против Соединенного Королевства, EHRR 76 (1973).

[2] Дело Великова против Болгарии, № 41488/98, ECHR 2000-VI.

[3] “Bulgaria, Shooting, Death in Custody, Torture and Ill-treatment”, AI Index: EUR 15/07/96.

[4] AI Index: EUR 01/06/97

[5] “Bulgaria: Concerns about Ill-treatment of Roma by Bulgarian Police”. AI Index: EUR 15/05/95

[6] Отчет от 25 января 1996 г. (E/CN.4/1996/4).

[7] European Roma Rights Centre, Country Reports series, No. 6, December 1997.

[8] Решение по делу Артико (Artico) против Италии от 13 мая 1980 г., Серия А, п. 37.

[9] Везнедароглы (Veznedaroglu) против Турции, № 32357/96, 11 апреля 2000 г., не включено в Сборник.

[10] Дело Веласкеса Родригеса (Velasquez Rodriguez), Интерамериканский Суд по правам человека, 29 июля 1988 г., п. 134.

[11] Дело Григгс (Griggs) против Дюк Пауэр Кo. (Duke Power Co.) 401 US 424, 427 (1971); Дело МакДоннелл Дуглас Корп. (McDonnell Douglas Corp.) против Грин (Green), 411 US 792, 802 (1973).

[12] Например, решение по делу Асенов (Assenov) и другие против Болгарии от 28 октября 1998 г., Сб. 1998-VIII, и некоторые из последних турецких дел.

[13] Дела Тимуртас (Timurtas) против Турции, № 23531/94, ECHR 2000-VI; и Тас (Tas) против Турции, № 24396/94, 14 ноября 2000 г., не занесено в Сборник.

[14] В деле Чонка (решение от 5 февраля 2002 г., № 51564/99, ECHR 2002‑I) Суд опроверг следующий аргумент Правительства: «… тот факт, что содержание уведомления потенциально могло быть истолковано двусмысленно, не может служить достаточным основанием для вывода о том, что злоупотребление властью имело место (прим. ред.).

[15] Дело Чонка против Бельгии, № 51564/99, 5 февраля 2002 г.

[16] Решение по делу Макканн (McCann) и другие против Соединенного Королевства от 27 сентября 1995 г., Серия А, № 324.

[17] См. вышеуказанное дело Асенов и другие против Болгарии.

[18] Решение по делу Гаигусуз (Gaygusuz) против Австрии от 16 сентября 1996 г., Сб. 1999-VI.


Возврат к списку